Мой мальчик

Что бы я ни написала в этом письме, мне кажется, ты все равно будешь ненавидеть меня всю жизнь. Может быть, «всю жизнь» слишком сильно сказано – когда ты подрастешь, наверное, почувствуешь что-то, кроме ненависти. Но все равно долгое время ты будешь думать, что я поступила неправильно, глупо, эгоистично, ужасно. Поэтому я хочу объясниться, пусть это даже и бесполезно.

Послушай, часть меня понимает, что я поступаю неправильно, глупо, эгоистично, ужасно. Фактически моя большая часть. Но проблема в том, что эта моя часть уже не контролирует мои поступки. Именно это и ужасно в той болезни, которой я страдаю последние несколько месяцев, – она не позволяет мне слушать ни себя, ни других. Она поступает так, как ей вздумается. Надеюсь, что тебе никогда не придется этого испытать.

Все это не имеет к тебе никакого отношения. Мне всегда нравилось быть твоей мамой, хоть это было порой и тяжело, и мне временами было трудно. И я не знаю, почему мне недостаточно просто быть твоей мамой, но это так. И дело не в том, что я настолько несчастна, что не хочу больше жить. Сейчас я чувствую другое. То, что я чувствую, скорее похоже на усталость и скуку, как будто вечеринка слишком затянулась и я хочу домой. Я опустошена, мне кажется, что впереди у меня уже ничего нет, потому-то я и хочу поставить на этом точку. Как я могу так думать, когда у меня есть ты? Не знаю. Я знаю одно: если я буду продолжать влачить свое существование только ради тебя, ты сам не скажешь мне за это спасибо, и мне кажется, что, когда ты все это переживешь, жизнь твоя пойдет лучше, чем прежде. Правда. Ты можешь жить с папой или Сьюзи, она всегда говорила, что позаботится о тебе, если со мной что-то случится.

Я буду присматривать за тобой, если смогу. Думаю, что смогу. Мне кажется, если что-то случается с мамой, то ей позволяют это делать, даже если она сама во всем виновата.

Мне не хочется заканчивать это письмо, но я не вижу смысла продолжать.

С любовью,

Мама.

Он все еще сидел на кухне за столом, когда мама приехала из больницы в компании Сьюзи и Меган. Она сразу же увидела, что` он обнаружил.

– Черт, Маркус. Я об этом совсем забыла.

– Забыла? Забыла о предсмертной записке?

– Ну, ведь я не предполагала, что мне придется об этом думать? – сказала она и рассмеялась.

Она и вправду смеялась. Вот такая у него мама. Когда она не плачет над миской с хлопьями, она смеется над попыткой покончить с собой.

– Господи, – сказала Сьюзи, – так вот это что! Мне не стоило его здесь оставлять, пока я ездила за тобой. Я просто подумала, что ему неплохо было бы здесь прибрать.

– Сьюзи, мне кажется, тебе не в чем себя винить.

– Мне следовало подумать.

– Видимо, нам с Маркусом надо кое о чем поговорить с глазу на глаз.

– Конечно.

Сьюзи и мама обнялись, и Сьюзи подошла его поцеловать.

– С ней все в порядке, – шепнула она достаточно громко, чтобы могла слышать мама. – Не волнуйся за нее.

Когда Сьюзи ушла, Фиона поставила чайник и села за стол рядом с ним.

– Ты злишься на меня?

– А ты как думаешь?

– Из-за записки?

– Из-за записки и из-за всего остального, что ты сделала.