Мой мальчик

Уилл пошел на кухню поставить чайник – просто чтобы произвести какое-нибудь действие, за которое его в итоге не посадят, но оставить начатую тему он не смог.

– Ну и что ты собираешься с этим делать?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты что, собираешься терпеть это вечно?

– Ты говоришь прямо как учителя в школе.

– А что они говорят?

– Ну, типа «держись от них подальше». А я и не пытаюсь к ним приближаться.

– Но тебя это, наверное, расстраивает.

– Наверное. Я просто об этом не думаю. Как в тот раз, когда я упал с этой штуки на детской площадке и сломал запястье.

– Ты уходишь от темы.

– Я пытался об этом не думать. Это произошло, я бы и хотел, чтобы этого не происходило, но ведь такова жизнь.

Иногда Маркус говорил так, будто ему сто лет, и сердце Уилла сжималось, когда он это слышал.

– Но ведь жизнь не должна быть такой?

– Не знаю. Может, ты мне объяснишь. Я же ничего не делал. Просто перешел в новую школу, и пошло-поехало. Не знаю почему.

– А как было в старой школе?

– Там все было по-другому. Там не все дети были одинаковые. Там были и умные, и тупые, и модные, и со странностями. Там я не чувствовал себя каким-то особенным. А тут я чувствую себя не таким, как все.

– Дети разными быть не могут. Дети – они и есть дети.

– Так где же тогда все дети со странностями?

– Может быть, сначала они были со странностями, а потом стали вести себя по-другому. Они по-прежнему со странностями, но теперь этого просто не видно. А твоя проблема в том, что эти парни видят, какой ты. Ты даешь им возможность себя обнаружить.

– Так что мне теперь, стать невидимым? – Маркус хмыкнул, вообразив масштабы задачи. – Как мне это сделать? Или ты держишь у себя в шкафу шапку-невидимку?

– Тебе не надо становиться невидимым. Ты просто должен замаскироваться.

– Что, усы наклеить и все такое?

– Ага, усы наклеить! Никто ведь не обратит внимания на двенадцатилетнего мальчика с усами, правда?

Маркус взглянул на него:

– Ты шутишь. Все бы заметили. Я был бы один такой во всей школе.

Уилл забыл, что он не понимает сарказма.– Хорошо, тогда никаких усов. Плохая идея. А как насчет того, чтобы носить такую же одежду, прическу и очки, как все остальные? Внутри у тебя могут быть какие угодно странности. Просто изменись снаружи.

Они начали с ног. Маркус носил такие туфли, которые, как думал Уилл, давно уже перестали выпускать: простые черные мокасины, претендовавшие только на то, чтобы провести своего владельца по школьным коридорам, не привлекая внимания завуча.

– Тебе нравятся эти туфли? – спросил его Уилл. Они шли по Холлоуэй-роуд выбирать кроссовки. Маркус уставился на свои туфли в сгущающихся сумерках и немедленно столкнулся с полной женщиной, тащившей несколько большущих сумок с надписью «Дешевые продукты».

– Что ты имеешь в виду?

– Я просто спрашиваю: они тебе нравятся?

– Это же мои школьные туфли. Они и не должны мне нравиться.

– Позволь заметить, что тебе может нравиться все, что ты носишь.

– А тебе нравится все, что ты носишь?

– Я не ношу ничего такого, что бы мне не нравилось.

– А тогда что ты делаешь с вещами, которые тебе не нравятся?

– Я, наверное, просто не стану их покупать.

– Да, не станешь, потому что у тебя нет мамы. Извини, что я тебе об этом напоминаю, но ведь так оно и есть.

– Ничего, я уже с этим смирился.

Магазин кроссовок был огромен, и в нем было полно народу. В свете его ламп все покупатели казались больными: он придавал лицам зеленоватый оттенок, независимо от цвета кожи. Уилл поймал свое отражение в зеркале и поразился тому, что они с Маркусом легко могли сойти за отца и сына. Он скорее представлял себя в роли старшего брата Маркуса, но отражение подчеркивало контраст между возрастом одного и юностью другого – щетина Уилла и морщины вокруг глаз на фоне нежных щек Маркуса и его сияющих белизной зубов. А волосы… Уилл гордился тем, что ему удалось избежать даже малейших намеков на лысину, но все же его шевелюра была реже, чем у Маркуса, как будто бы сама жизнь пощипала ее.

– Тебе что-нибудь понравилось?

– Не знаю.

– Я думаю, это должен быть «Адидас».

– Почему?

– Потому что его носят все.

Кроссовки были расставлены по фирмам, и у стенда «Адидаса» людей толпилось больше чем достаточно.

– Стадо овец, – сказал Маркус, приближаясь к стенду. – Бе-е-е-е-е-е-е…

– У кого ты этому научился?

– Так говорит моя мама, когда думает, что у людей нет собственного мнения.