Мой мальчик

– Какую фотографию? Курта? Она всегда там стояла. Я его самая большая фанатка. По крайней мере в Хертфордшире.

– То есть ты не выставила ее сегодня, чтобы подзаработать?

– Подзаработать на всех скорбящих фанатах «Нирваны» в Ройстоне? Это могло бы сработать только с фотографией Хулио Иглесиаса.

Элли смутилась.

– Так ты поэтому разбила витрину? – спросила Рут. – Ты решила, что я эксплуатирую чувства людей?

– Да.

– Сегодня был самый грустный день в моей жизни. А тут еще объявляется какая-то малолетняя идиотка и разбивает мне витрину, потому что думает, что я наживаюсь на людях. Пора бы и повзрослеть!

Уилл подозревал, что Элли редко попадает в ситуации, когда не находится что возразить, но теперь было ясно: чтобы довести ее до состояния полной растерянности, когда, покраснев, она будет хватать ртом воздух, нужно всего лишь найти ее двойника старше двадцати, чья преданность Курту Кобейну окажется еще большей, чем ее собственная.

– Прости меня, – пробормотала она.

– Ну ладно, – сказала Рут, – иди сюда.

И на глазах собравшихся в комнате дознания и по большей части не разделявших ее скорби людей Рут раскрыла свои объятия, Элли встала, подошла и обняла ее.

Видимо, Фиона не обратила внимания на это объятие, которое должно было обозначать конец всей этой жалкой истории с картонным Куртом, потому что, как показалось Уиллу, Фиона ничего не замечала вокруг почти с того самого момента, как они остановились на заправке. Но вскоре стало ясно, что она не пребывает в прострации, а, напротив, готовится к решительным действиям и по причине, известной лишь ей, решила, что время для них пришло. Она встала, подошла к столу, обняла Маркуса сзади и с повергающей всех в смущение эмоциональной проникновенностью обратилась к женщине-полицейскому, приглядывавшей за ними.

– Я была ему плохой матерью, – заявила она. – Я пустила все на самотек, я была невнимательна и… и я не удивлена, что все так закончилось.

– Да ничем это не закончилось, мама, – возразил Маркус. – Сколько можно повторять? Я ничего такого не делал.

Фиона не обращала внимания, казалось, она его даже не услышала.

– Я знаю, что не заслуживаю снисхождения, но я прошу о нем сейчас, и… не знаю, есть ли у вас дети?

– У меня? – спросила женщина-полицейский. – Да, у меня маленький сын. Джек.

– Я взываю к вам как к матери… Если вы дадите нам еще один шанс, вы не пожалеете об этом.

– Мама, нам не нужен еще один шанс. Я ничего плохого не сделал. Я всего лишь сошел с поезда.

Она по-прежнему не реагировала. Уилл вынужден был отдать ей должное: решив бороться за ребенка, она не остановится ни перед чем, как бы ни было ошибочно это решение и неуместны средства. Она несла чушь – может быть, она даже понимала, что несет чушь, – но, по крайней мере, в ней говорила та часть ее личности, которая осознавала, что она должна что-то сделать для своего сына. В каком-то смысле это был переломный момент. От этой женщины и прежде можно было ожидать, что она станет нести околесицу в такие моменты, но теперь ее уже труднее было представить распростертой на диване над лужей рвоты, и Уилл начал понимать, что порой хорошие новости приходят к нам в облике, не сулящем ничего хорошего.

– Мы готовы заключить сделку, – сказала Фиона. Неужели в Ройстоне порядки как в телесериале «Правосудие Лос-Анджелеса», – подумал Уилл. Вряд ли, хотя никогда не знаешь наверняка. – Маркус будет свидетельствовать против Элли, если вы его отпустите. Извини, Катрина, но Элли уже не поможешь. Дайте Маркусу шанс начать новую жизнь.

Она зарылась лицом в шею Маркуса, но тот отпихнул ее и подошел к Уиллу. Катрина, которая на протяжении всей речи Фионы силилась не рассмеяться, подошла к ней, чтобы ее успокоить.

– Мама, замолчи. Ты ненормальная. Черт возьми, не могу поверить, какие придурки мои родители! – произнес Маркус с чувством.Уилл посмотрел на странную группку людей, с которыми ему пришлось провести этот день, и попытался все разложить по полочкам. Все эти пересечения и связи! Он не мог не думать об этом. По натуре, даже под воздействием наркотиков, он не был склонен к мистическим переживаниям, но почему-то в данный момент он с ужасом понял, что испытывает нечто подобное: может быть, потому, что Маркус отошел от своей матери и направился к нему? Как бы то ни было, но его одолевали чувства весьма своеобразные. Кого-то из этих людей он не знал до сего дня, с кем-то был знаком уже некоторое время, но все равно не мог сказать, что знает их хорошо. Но вот они оказались здесь: одна сжимает в руках картонную фигуру Курта Кобейна, другой сидит в гипсе, третья плачет – и все они связаны друг с другом так причудливо, что, войди сейчас кто-нибудь посторонний, так ему сразу и не объяснишь. Уиллу еще не доводилось попадать в такую запутанную, беспорядочно растущую и хаотичную паутину; казалось даже, будто на мгновение ему приоткрылось, каково это – быть человеком. Не так уж и плохо: пожалуй, он не отказался бы даже посвятить свою жизнь тому, чтоб быть человеком.