Мой мальчик

– Ой, что-то не припомню. Элли мне рассказывала, но я как-то не уловила. Наркотики? Несчастливое детство? Стресс? Что-то в этом роде.

– Я и не слышала о нем до Рождества, – сказала Фиона, – но ведь он был очень популярен.

– Ты сегодня смотрела новости? Там показывали всех этих несчастных молодых людей, они обнимали друг друга и плакали. Очень грустно было смотреть. Правда, никто из них не пытался бить витрины. Очевидно, только моя дочь решила выплеснуть свое горе таким способом.

Уилл подумал: интересно, слушал ли когда-нибудь Маркус, сидя в своей комнате, альбом «Невермайнд» так, как Уилл слушал когда-то первый альбом группы «Клэш»? Представляется с трудом. Маркус в принципе не смог бы понять всей этой ярости и боли, даже несмотря на то, что и в нем где-то гнездились подобные эмоции, но в его собственной интерпретации. И вот те на: он сидит в тюрьме – ну, пускай, в комнате ожидания в полицейском участке – за то, что стал соучастником преступления, которое имело своей целью отомстить за смерть Курта Кобейна. Было трудно представить двух людей, менее близких по духу, чем Маркус и Курт Кобейн, но тем не менее им обоим удалось прокрутить один и тот же фокус: Маркус провоцировал людей на необычные знакомства в машинах и полицейских участках, а Курт Кобейн – на объятия и слезы, транслируемые по всему миру. И это лишнее доказательство того, что все в жизни не так плохо, как кажется. Жаль, что Уилл не мог продемонстрировать это Маркусу и всем тем, кто, может, в этом так нуждается.

Они почти приехали. Катрина по-прежнему болтала, очевидно полностью смирившись с мыслью, что ее дочь опять попала в историю (а что остается делать, подумал Уилл, если тебе выпало несчастье иметь Элли своей дочерью?), а Фиона, напротив, притихла.

– Ты же знаешь, все с ним будет хорошо, – сказал он ей.– Знаю, – ответила она, но в ее голосе прозвучали нотки, которые ему не понравились.

Уилл не удивился, обнаружив, что в полицейском участке он чувствует себя неважно – как и большинство людей, частенько употреблявших наркотики, полицию он недолюбливал, но, к его удивлению, улавливаемые им отрицательные флюиды исходили не из приемной, где они были встречены с дежурной вежливостью, а из комнаты дознания, где царили ледяное молчание и свирепые взгляды. Линдси и Клайв кидали свирепые взгляды на Маркуса, который свирепо уставился в стену. Разъяренная девчонка – которая, к радости Уилла, действительно напоминала гибрид принцессы панков и страуса из диснеевских мультиков, но с такой стрижкой, будто ее только что выпустили из-за решетки, – пронзала злобными взглядами всякого, кто осмеливался посмотреть на нее.

– Ты не очень-то спешила, – прошипела Элли, когда вошла ее мама.

– Времени прошло ровно столько, сколько потребовалось на то, чтобы позвонить по телефону и доехать сюда, – сказала Катрина, – так что не начинай.

– Ваша дочь, – сообщил Клайв с помпезностью, не очень-то шедшей закованному в гипс человеку в свитере университета Лидса, – вела себя агрессивно и оскорбительно. А твой сын, – продолжал он, кивнув Фионе, – явно связался с плохой компанией.

– Твойсын, – возмутилась Фиона, которая была по-прежнему мрачна и молчалива.

– Он заявил мне, чтобы я заткнулась, – пожаловалась Линдси.

– Опля… – прокомментировала Элли.

У женщины-полицейского, которая привела их в комнату, на лице начали обнаруживаться признаки некоторого злорадства.

– Нам можно идти? – спросил Уилл.

– Пока нет. Мы ждем владельца магазина.

– Хорошо, – сказала Элли, – я скажу ему все, что о нем думаю.

– Вообще-то, это «она», – пояснила женщина-полицейский.

Элли покраснела.

– Он, она – какая разница? Все равно она ненормальная.

– И почему это она ненормальная, Элли? – спросила Катрина, блестяще сочетая в своей интонации сарказм и смертельную тоску – чтобы достичь такого мастерства, явно потребовалось немало времени и упорных тренировок.

– Потому что она эксплуатирует трагическое событие в интересах собственной выгоды, – заявила Элли. – Она не представляет, что сегодня за день. Для нее это просто пара лишних фунтов.

– А почему это она решила прийти? – спросил Уилл.

– Это наш новый проект. Преступник лицом к лицу встречается с жертвой, чтобы увидеть последствия своих действий.

– Кто тут жертва, а кто – преступник? – спросила Элли многозначительно.

– Слушай, Элли, да заткнись же наконец! – прикрикнула ее мама.

В комнату привели молодую, нервную на вид женщину, моложе тридцати. На ней был свитер с портретом Курта Кобейна, на глазах – густые черные тени, и генетики были бы очень озадачены, узнав, что это не старшая сестра Элли.

– Это Рут, хозяйка магазина. А это та самая девушка, которая разбила вам витрину, – представила женщина-полицейский. Элли в замешательстве смотрела на хозяйку магазина.

– Они что, заставили тебя?

– Заставили что?

– Выглядеть как я.

– А что, я выгляжу как ты?

Все в комнате, включая офицеров полиции, рассмеялись.

– Ты выставила эту фотографию в витрине, чтобы эксплуатировать людей, – обвинила ее Элли с гораздо меньшей самоуверенностью, чем раньше.