Мой мальчик

– Моя мама. Моя мама и парень по имени Тим Портер. Она напилась. Они делают это каждый год, и я не знаю, зачем им это нужно. Каждый раз, наутро первого января, она просыпается и говорит: «Боже мой, кажется, вчера я опять выходила в сад с Тимом Портером!» Жалкое зрелище. ЖАЛКОЕ ЗРЕЛИЩЕ! – Она прокричала последние слова так, чтобы эти двое услышали, и Маркус увидел, как мама Элли, оттолкнув мужчину, уставилась в их сторону.

– Элли? Это ты?

– Ты же сказала, что не поступишь так в этом году!

– Не твое дело, как я себя веду! Иди в дом.

– Не пойду.

– Делай что сказано.

– Не буду. Мне противно на тебя смотреть. В сорок три года тискаться у беседки!

– Один раз в году я веду себя почти так же плохо, как ты все остальные – триста шестьдесят четыре дня, а еще меня поучаешь. Уйди отсюда!

– Пойдем, Маркус. Пускай эта ЖАЛКАЯ СТАРАЯ ПОТАСКУХА делает все, что хочет.

Маркус пошел с Элли обратно в дом. Он никогда не видел, чтобы его мама делала нечто подобное, и не мог себе этого представить, но понимал, почему такое случается с чужими мамами.

– Ты из-за этого не расстраиваешься? – спросил он Элли, когда они уже вошли в дом.

– Не-а. Это ведь ничего не значит. Она просто решила повеселиться. У нее это не так часто получается.

Элли, может, и было все равно, зато Маркус расстроился. Все это было так странно, что он не находил слов. Такое не случилось бы в Кембридже, в Кембридже все было по-другому, то ли потому, что это не Лондон, то ли потому, что там его родители были вместе и, следовательно, жить было проще – никто не тискался с незнакомыми мужчинами на глазах у своих детей и не выкрикивал оскорблений в лицо собственной матери. Здесь играли без правил, а он был уже достаточно взрослым, чтобы понимать: в пространстве или во времени, где правила не действуют, все сильно осложняется.

Глава 26

– Не понимаю, – сказал Маркус.

Они с Уиллом пошли поиграть в видеоигры, и оказалось, что центр развлечений «Ангел», с его сумасшедшей иллюминацией, сиренами, взрывами и громыханием, – место, по кошмарности вполне подходящее для того тяжелого разговора, что им предстоял. Все происходящее напоминало карикатурное предложение руки и сердца. Уилл выбрал обстановку, которая смягчила бы сердце Маркуса и способствовала положительному ответу, а все, что требовалось от него самого, – это говорить напрямик.

– Да здесь нечего понимать, – беззаботно сказал Уилл. По правде, это было не так. Такому, как Маркус, требовалось понять очень многое, и Уилл знал, почему ему это так трудно.

– Но почему ты ей сказал, что я твой сын?

– Я ей этого не говорил. Она просто все неправильно поняла.

– Так почему было просто не объяснить: «Извини, ты все не так поняла»? Она бы, наверное, не очень огорчилась. Какая ей разница, папа ты мне или нет?

– Разве с тобой не бывало такого, что в какой-то момент собеседник что-то неправильно трактует, а дальше все накручивается одно на другое и потом поздно расставлять все на свои места? Например, он подумал, что тебя зовут Марк, а не Маркус, и потом каждый раз говорит: «Здравствуй, Марк!» – а ты думаешь про себя: «Не стоит его поправлять, потому что он со стыда сгорит, если поймет, что уже полгода называет меня Марком».

– Полгода!

– Ну, или сколько там это продолжается.

– Я просто поправлю его, когда он ошибется в первый раз.

– Это не всегда возможно.

– А как может быть невозможно поправить человека, если он перепутал твое имя?

– Так.

Уилл по опыту знал, что это не всегда получается. Один из его соседей, живущих напротив, милый горбатый старичок с противным йоркширским терьером, называл его Биллом – называл всегда и, похоже, будет так называть до конца дней своих. Конечно, это раздражало Уилла, потому что ему казалось, что он уж никак не походит на какого-то там Билла. Билл не стал бы курить дурь и слушать «Нирвану». Так почему же он оставлял это недоразумение неразрешенным? Почему четыре года назад он просто не сказал: «Вообще-то, меня зовут Уилл»? Конечно, Маркус был прав, но какой толк в этой правоте, когда весь мир вокруг не прав?

– В любом случае, – продолжал он деловым тоном, словно хотел покончить с разговором побыстрее, – главное – эта женщина думает, что ты – мой сын.

– Так скажи ей, что это не так.

– Не могу.

– Почему?

– Маркус, сколько можно возвращаться к одному и тому же? Почему ты просто не можешь принять ситуацию такой, как есть?

– Если хочешь, я сам ей скажу. Я могу.

– Спасибо тебе большое, Маркус, но это не поможет.

– Почему?

– О, ради бога! Потому что у нее редкое заболевание, и если ей скажут неправду и она в нее поверит, а через какое-то время узнает правду, то у нее закипят в голове мозги и она умрет.

– Сколько, ты думаешь, мне лет? Черт! Из-за тебя меня только что убили.