Мой мальчик, это я…

Четыре дня в Дакаре я испил, как четыре глотка свободы — ото всего. В день по глотку. Ночи были несносны для меня: следовало на ночь выключить мои органы чувств. И к тому же поздно светало. По ночам меня со всех сторон обступала абсолютная чернота-пустота. Да, все африканские ночи я отдал бы за один час дня — прибавку дневного рациона времени. Я согласился бы не спать все 96 часов, чтобы пободрствовать часок на свету. Я готов был пить только чистую воду, по 250 франков за бутылку, закусывать привезенным с собой «Мишкой на севере» — не тратить времени на еду. Хотелось ходить, ходить, ходить по Дакару, видеть, видеть, видеть красивых сенегальских женщин, обернутых в прозрачные цветные бубу: черных женщин, тонких и массивных, с детства постигших обязательный для исполнения закон прямизны стана, правило горделивой осанки. Сенегалкам в детстве, отрочестве, юности надлежало носить на голове ведра с водой; попробуй согнись, нарушь прямизну стана хотя бы на четверть градуса, — вода прольется, груз упадет с головы. Сенегальские женщины прямы, их глаза горячи, их бубу такого цвета, как сказки Шехерезады.

В Сенегале была весна, цвела бугенвилья, океан накатывал, плескался в берег. С берега можно было ловить кефаль, а если отгрести от берега метров на двести, погрузиться метров на пять с аквалангом, то можно поймать лангуста — большого рака; его едят с майонезом, под белое вино. Мясо у лангуста тоже белое, вкусное и без майонеза, идущее и под красное вино.

Однажды я решил увеличить рацион визуального, чувственного восприятия Африки. Вечером выпил для храбрости московской водки, закусил «Мишкой на севере», отправился в заведение под неоновой вывеской «Казино», откуда доносились звуки и запахи ночной разгульной жизни. У входа в казино меня остановил привратник — не швейцар, а администратор, по внешности такой, как наши администраторы. Я не сразу понял, чего он от меня хочет, однако дядя у входа настаивал на своем: заплати вступительный взнос в пять тысяч франков, заполни анкету... Он выложил на стол анкетный бланк, с такими же примерно вопросами, как в наших анкетах. За столом стоял негр в синей униформе, по виду боксер-тяжеловес. Администратор был белый, маленький, желчный. Вот это переплет! Мой омраченный водкой разум отказывался что-либо соображать. Однако начатое следовало докончить, что будет потом, на потом и откладывалось, пока что войти в казино, как входят другие белые люди. Прикинул наличность, на взнос хватило. Я стал заполнять первый пункт анкеты: выводить латинскими буквами плохо поддающуюся транскрипции мою фамилию... Привратник пристально наблюдал меня, очевидно, до него доносился сивушный запах моего дыхания. Он что-то понял, спросил: «Тебе куда надо, в бар?» Я воскликнул: «Йес, ов коз!» Он махнул рукой в направлении бара: «Иди». Если бы я заполнил анкету, отдал бы последние пять тысяч, то стал бы членом клуба с какими-нибудь правами и обязанностями. Эту простую вещь я вычислил позже. Советский человек, такой, как я, в мире западной цивилизации олух царя небесного, даже в сравнении с африканским аборигеном.

В баре у стойки спросил пива. Добрейший негр-бармен покачал головой, сказал по-английски, с очень понятной русской интонацией: «Не советую тебе пить пиво: у нас все напитки в одну цену, хоть пиво, хоть виски, хоть кока-кола. Возьми лучше виски с кокой-колой». Я последовал его совету, занял место за столиком в полутемном зале. На освещенной эстраде белая женщина разделась, поворачивала большой штурвал, направляла рукояти штурвала себе в промежность. Потом несколько пар танцевали медленный блюз. Я сидел наедине с собой в ожидании счастья. Хотелось нравственно обняться с негром-барменом, со стриптизеркой... Наконец вышел под экваториальное, с преувеличенными, как глаза сенегалок, звездами небо. Захотелось громко спеть что-нибудь нашенское, здесь никогда не слыханное. Я запел: «Прощай, любимый город. Уходим завтра в море. И ранней порой мелькнет за кормой знакомый платок голубой...» Что еще нужно для счастья? А ничего.

Со мною вместе в Африку ездил латышский писатель П.: нас послали в командировку устанавливать отношения с писателями Сенегала, республики Гвинея-Бисау, Островов Зеленого Мыса — страны Кабо Верде. «Отношения» я не записываю в этой тетради, о них в отчете иностранной комиссии большого Союза; в тетради только то, что над или под «отношениями». За все время нашего путешествия П. не зашел ни в один магазин, не потратил ни единого командировочного франка ни на что, кроме пищи насущной, поесть он любил. В отеле «Н’гор» мы жили по соседству, с моего балкона я видел, что у П. по ночам не гаснет свет. Я спросил у него: «П., что ты делаешь по ночам?» Он ответил: «Я пишу открытки моим друзьям в Латвию, у меня тысячи друзей». «Но что же ты пишешь? ведь ты никуда не ходишь, ничего не видишь. Зачем было ехать в Африку? Можно писать открытки, сидя у себя в квартире в Риге». Этого я не спросил, про себя подумал.