Мой маленький Советский Союз

Я помню, что Жанна не отмечает своего дня рождения – она его, по ее же собственным словам, упразднила, потому что поняла: будних дней на самом деле не бывает. Каждый божий день – это день рождения. А день рождения как таковой узнается по тому, что ты в этот день бываешь лучше. И всех любишь. И тебя тоже все любят. И поэтому не нужно никаких дополнительных подарков. Все другие подарки за ненадобностью упраздняются.

Но я решила упразднить этот порядок, пусть на один хотя бы день, и появилась перед Жанной, когда она выходила из школы, с большим букетом чайных роз, которые втайне пронесла утром в раздевалку и поставила в банку с подкисленной аспирином водой.

«Э-гe-ге-гей!.. Есть ли еще в поле жив человек?» – кричит убежавший из дома лисенок Людвиг в фильме «Рыжий, честный, влюбленный», снятом по-нашенски, по-советски по мотивам книги Яна Экхмольма. Сам себя Людвиг из школы врунов исключил и – вот-те на! – влюбился в девочку-цыпленка. Теперь у него есть Чудо Цвета Апельсина.

Посмотрев фильм, семилетний сын подруги моей мамы написал Людвигу письмо: «Дорогой Людвиг! Ты очень хороший, давай дружить. Я учусь на „четыре“, на „три“ и на „два“. Но в школу пока хожу». Его мама нашла письмо в учебнике арифметики и потом читала своим подругам. Все от души смеялись.

После этого Мальчик больше не писал писем. И ничем таким не интересовался. Он вообще утратил интерес ко всему – стал слишком взрослым. У него нет друзей.

Кажется, тот малыш стал аутистом.

7

Вижу впереди спину вышагивающего странной, замедленной, как у астронавтов на Луне, походкой Антона. Он несет в пакете бутылки. В районе, где он живет, есть аптека, куда мать иногда посылает меня за лекарствами, и я пару раз уже видела его в очереди перед ларьком, где сдают пустые бутылки. Я, конечно, сделала вид, что не вижу его. Но его точеный профиль – само совершенство, в нем есть что-то чистое, пронзительное, загадочное. Я бы с удовольствием познакомилась с ним, но мне никогда на это не решиться. К тому же Антон подпускает к себе только Гию Шайшмелашвили, второго – после Миши Гусельникова, – интеллектуала в классе. Гия раз или два в неделю без лишних слов опускает свой чемоданчик-дипломат на парту рядом с Антоном, и они тихо ведут какой-то неторопливый, как видно, с еще незапамятных времен продолжающийся разговор. Но девушку и парня разделяет столько условностей, что, как я подозреваю, ни Антону, ни мне не пробраться сквозь этот бурелом.

И вдруг Ия с Региной приглашают меня навестить вместе с ними Антона.

Меня как током пронзает, и я, тщательно скрывая волнение, с безразличным видом соглашаюсь.

Оказывается, у мамы Антона, с которой они живут только вдвоем, обнаружилась неизлечимая болезнь, и она, в отчаянии за будущее сына, пришла в школу и долго о чем-то говорила с Надеждой Георгиевной. После этого к Антону и засобирались мои подруги.

Купив конфеты и печенье, мы подходим к старой хрущевке, невесть как затесавшейся среди современных корпусов, и, преодолев не без эксцессов барьер из сидящих в подъезде на корточках подростков, звоним в деревянную дверь.

Открывает нам маленькая, жмущаяся к стене женщина в очках, с лицом жалостливым, морщинистым и необычайно кротким.

– Проходите, проходите, девочки… Здравствуй, Иечка, здравствуй, Региночка, здравствуй, Жанночка. А вас как зовут? Машенька, значит. Идите прямо…

– Ох, что-то не верится мне в ее болезнь. Она и в прошлый раз сказывалась неизлечимо больной, когда приглашала нас к своему Антону. Года три уж прошло, – успевает шепнуть мне Ия.

Но как только мы входим в комнату, Ия преображается. Обернувшись к маме Антона, она радушно и вместе с тем решительно предлагает:

– Алла Викторовна, а хотите я вам погадаю? Хотите, хотите, я лучше знаю. Пойдемте-ка на кухню… Не волнуйтесь, не съедят тут без вас вашего Антона.

– Нашего Антона, – многозначительно поправляет Жанна.

Жанна с Региной наконец-то начали разговаривать, правда, былой дружбы уже нет и быть не может, но они стараются быть предельно вежливыми друг к другу. Они почти одновременно опускаются на диван. Между ними спокойно мог бы поместиться Антон, но место остается пустым.

Я неторопливо прохаживаюсь.

Вдруг в комнату вихрем влетает Антон. В руках его брюки. С неожиданной проворностью он хватает ножницы и принимается резать штанины. Одна полоса, потом другая… Все молчат. Жанна и Регина, онемев, смотрят во все глаза на непонятное им действо. Антон отрешен и сосредоточен.

– Мама, забери это, – наконец выкрикивает он тонким, визгливым голосом и бросает брюки на пол.

Жанна и Регина вскакивают. Из коридора белой луной выплывает испуганное лицо Аллы Викторовны. И Ия уже здесь.

– Антон, что с тобой, я не понимаю?! Можно ли быть таким эгоистом?! – сердито вопрошает она.

Антон проходит мимо нас, как сквозь стену, и запирается в ванной.

Мы торопимся уйти, натянуто обменявшись ободряющими улыбками с Аллой Викторовной. Та разводит руками.

Я готова грызть землю от жалости и иду как пьяная. Мы, все четверо, молчим.

– Подождите, девочки, – доноситься вслед.