Мой малыш миллионера

– Хваткая. Свое не упустишь, – констатирует он. – Только если кинуть меня надумаешь – из-под земли достану. Тогда будешь год на меня бесплатно пахать, поняла?

Часто киваю. Придурок! Мне деньги нужны на твоего сына! Хочется проорать эту фразу прямо в его надменную физиономию.

Он смотрит на меня так, будто видит насквозь, будто знает, что я из себя представляю. Мерзко становится. Гадко. Знала, что эта встреча не принесет ничего хорошего, но все надеялась.

Глупая черта все время верить в лучшее. Можно подумать, это «лучшее» существует.

Смешно. В жизни нет ничего, кроме беспросветной серости. Такой же глубокой, как цвет глаз мужчины, которого я люблю.

Один только лучик освещает мой путь, показывает направление движения. Мой сыночек. Мой Макарка. И ради него я готова терпеть что угодно! Даже его отца.

Мирон достает из кармана бумажник. Вытаскивает оттуда стопку купюр. Там точно больше, чем нужно. И это коробит. Он будто покупает меня.

Богданов небрежно бросает деньги на стол. И они чуть ли веером не разлетаются.

– Забирай! – холодно командует мне. – Сбежишь с моими деньгами – мало не покажется. Я не прощаю долги, – зловеще предупреждает он.

Собираю купюры со стола.

Они буквально жгут ладони. Деньги мне нужны, да, вот только достаются они очень тяжело. Петь в ресторане было бы намного проще, чем унижаться перед отцом своего ребенка.

Я все жду, когда Мирон заговорит про сына. Спросит хоть что-нибудь. Но он молчит. Только смотрит, как я собираю оранжевые бумажки.

– Теперь я могу идти? – закончив спрашиваю разрешения. Комок в горле становится чересчур болезненным. Мне с трудом дается каждое слово.

– Да, – безразлично отвечает. – Жду тебя завтра.

Я возвращаюсь домой убитой. Мне ничего не хочется. Разговор с бывшим почему-то оказался даже тяжелее, чем я думала. Особенно, когда он практически швырнул в меня купюры.

Конечно, ему не понять, что такое бедность, поэтому чужие заботы его совсем не трогают.

Да, что вообще может его тронуть? Мирон и о сыне говорил так, будто не человек это, а вещь, что он собирается отобрать у матери даже силой.

Когда вспоминаю про услышанный разговор, ускоряю шаг. Очень боюсь, что Богданов прямо сейчас возьмется за дело, и решит похитить сына, пока меня нет дома, ведь это так удобно!

Оказавшись на пороге своей квартиры, я громко выдыхаю.

– Ты чего так раскраснелась? – спрашивает Катя, покачивая на руках моего сынишку.

– Да, напридумывала всякого! – взмахиваю рукой, точно сама хочу отмахнуться от бредовой идеи.

Тяну руки к Макарке, но подруга делает шаг назад.

– Руки помой сначала, – журит она, а я так сильно волновалась, что напрочь забыла про банальные правила гигиены.

Послушно иду в ванную, а когда возвращаюсь, Катя уже ждет меня на кухне, расположив Макара в специальном кресле.

– Смотри, – выкладываю на стол деньги под удивленным взглядом подруги.

– Ну, ни фига себе! – выдает она. – Стесняюсь спросить, это за что вообще? Или у кого-то проснулась совесть? Сколько здесь?

– Семьдесят тысяч.

Я кратко пересказываю ей все, что произошло. Катя, пораженно оседает на стул.

– Ну, пипец! – восклицает она в итоге. – Вот же козлина! Но мы ему ребенка просто так не отдадим, поняла?! Даже не смей из-за этого расстраиваться! Официально Макару он никто. И пока так остается – хренушки ему, а не сын!

– У него же связи, Кать, ты не понимаешь? Нас с тобой даже слушать никто не станет.

– Связи связями, а закон всегда должен быть на стороне детей!

– Если только в сказках, – обреченно вздыхаю я. – Да, и с работой что делать – вообще непонятно, – опускаю голову на руки. – Мирон ждет меня уже завтра, а мне сына оставить не с кем.

– Ауя… – подтверждает мои слова Макарка, а потом начинает хныкать.

Я спешу взять его на руки.

– Не приучай к рукам! – бухтела Катя еще в самом начале, когда ребенок едва появился на свет.

Только как это сделать? Практически невозможно, я считаю.

Прижимаю плачущего малыша к себе:

– Не бойся, зайчик, мама тебя никому не отдаст.

Начинаю медленно раскачиваться из стороны в сторону, чтобы успокоить. Подруга выходит с кухни и возвращается лишь когда плач прекращается.

– Короче, – начинает она. – Моя мама сейчас в отпуске, она согласилась посидеть с Макаром две недели. Ну, кроме тех дней, когда это смогу делать я.

Испуганно смотрю на нее.

– Ты не рада что ли? – Катя выгибает бровь.

– Рада, – честно отвечаю. – Только вот неудобно как-то. Она ведь отдохнуть, наверное, хотела.

– Ой, глупая ты, – Катька мотает головой. – Было бы ей сложно, она бы не согласилась. Так. Все. Мне бежать надо. Не скучайте. Маму завтра к семи пришлю, нормально?

– Думаю, да, – мысленно прикидываю время, что понадобиться на дорогу до офиса.

– Все, крошка, не переживай, – подруга чмокает меня в щеку. – Все наладится, слышишь? Даже не сомневайся!

– Не сомневаюсь, – согласно киваю головой и улыбаюсь.

Жаль, что мои родители не могут помочь. Они погибли в аварии, когда мне было девятнадцать. За год до этого отец взял квартиру в ипотеку, потому что мы, сколько себя помню, жили в коммуналке.