Мирмекологией — наукой о муравьях — я занялся через несколько десятилетий, и тогда лишь узнал, что большинство муравьев нашей страны — хищники, «доильщики тлей», трупоеды, а из растительноядных у нас обитают, и то лишь на юге, вот эти, принадлежащие к роду жнецов, или, по-латыни, Мёссор. В Сибири их нету (о чем я очень жалею); изо всех муравьев жнецы, пожалуй, самые первые мои знакомые.
Хотя точно утверждать это не могу: во Дворе ведь жили еще интереснейшие муравьи, может быть, более заметные, но в гораздо меньшем количестве — всего одно, тоже подземное, гнездо. Это — бегунки, или, иначе, фаэтончики. Стройные, длинноногие, высоко подняв на стремительно мелькающих ногах свое тельце, у которого брюшко торчало вертикально вверх, они напоминали действительно какие-то колясочки, и мне казалось, что это как бы крохотные черные стульчики с высокими спинками, но без ножек, неизвестно для чего стремительно летающие над самой землей по затейливым петлистым траекториям. Зачем такая скорость муравьям? А затем, что, во-первых, остановишься на раскаленной утоптанной дорожке — можешь немедля погибнуть от теплового удара; во-вторых, когда быстро бежишь — тебя самого обдувает ветер и падает температура тела. Ведь темные покровы бегунков были матовыми, тут же «впитывающими» солнечный жар; а вот жнецам можно было и не создавать «ветер» и не торопиться: значительная часть солнечных лучей отражалась от их лаково блестящих черных покровов. Подтвердить мое предположение смогли бы теперь тонкие замеры (микро термометрами) температуры тела муравьев, облученных и не облученных солнцем. Питались мои бегунки-фаэтончики мелкими насекомыми, как живыми, так и случайно раздавленными, не отказывались и от сладостей, которые я иногда оставлял возле их дырочки.
Ну а чтобы закончить рассказ о муравьях нашего Двора, нельзя не упомянуть о крохотных Мономбриум Фараонис, или, по-простому, домовых муравьях. В нашу страну они попали в незапамятные времена невесть какими путями, скорее всего с продуктами, доставлявшимися морем; теперь они живут почти во всех городах страны — тепло в домах постоянное, еды — вдоволь, убежищ — тем более. Жили тогда они и у нас в доме, надоедая порой изрядно: то дорожка из крохотных этих созданий тянется из щелочки в подоконнике или стенке к банке с повидлом, то сваренный со всеми предосторожностями суп оказывается изрядно «заправленным» мурашами; мер борьбы с ними отец так и не придумал, ну а я такой «приправой» вовсе не брезговал…
Перед тем как вернуться во Двор, стоит вспомнить, какие еще малые существа обитали, кроме фараоновых муравьев, в нашем старинном доме. Кой кого из них я описал в своей первой книге «Миллион загадок» — махоньких жучков-точильщиков, издававших таинственные звуки, подобные тиканью неведомых часов; страшноватых уховерток с длинными клешнями сзади (зато заботливых и нежных мамаш); вечерами по стене нередко проносились мухоловки — многоножки с необыкновенно длинными ногами, и если на пути охотницы попадалась сонная муха — бедолаге тут же приходил конец. А изредка, нагоняя страх на домочадцев и на собачонку Жульку, по комнате, среди бела дня, молчаливо и степенно шествовал на высоких ногах огромный черный жук — медляк-вещатель, таинственный обитатель Темного Царства, что помещалось под древними балками цоколя нашего дома; с жуком этим были связаны нехорошие приметы и поверья, отчего его не трогали…
Вечером на свет лампы в комнату иногда вторгался неожиданный гость. Я уже основательно разбирался в насекомых, но моя мать, несмотря на образование, всех ночных бабочек упорно причисляла к платяным молям и, вооружившись тряпкой, спешила истребить мнимую охотницу до ее платьев. Десятисантиметровая толстая гусеница бражника (крупной ночной бабочки), будь она действительно «молью», обглодала бы дочиста не один меховой воротник. За несчастную вступался я, и наказание бабочке отменялось — вместо удара тряпкой она выпускалась на волю.