Мой-мой

Мы стоим посредине кухни, упершись лбами, и смотрим друг другу в глаза.

– Теперь поворачивай голову, но не как я, а в обратную сторону!

Смотри в глаза!

Как только мы начинаем вращать головами, голова у меня начинает кружиться, изображение плывет, и я закрываю глаза. Пия смеется. У нее тоже закружилась голова.

– Не можешь, да? И я не могу! А теперь с Мерьей!

Я упираюсь лбом в твердый лоб Мерьи и вижу перед собой ее неподвижный, по-бараньи застывший взгляд. Кручу головой. Голова у меня кружится, даже тошнит, а Мерье хоть бы что! Я не выдерживаю и отстраняюсь. Моргаю и трясу головой, чтобы прийти в себя, а Пия смеется. С двумя чемоданами и сумкой появляется Ханнели и Пия принимается готовить ужин.

Мы пьем красное французское вино. По вину я соскучился. В Вене я привык пить вина. В России же приходится пить водку. Вина стоят здесь гораздо дороже, чем на Западе.

После ужина я вынимаю свои фотографии. Показываю. Им очень нравится. Величественные виды Сибири и камлания моей мамы, начавшей в последние годы заниматься шамано-терапией и лечить людей.

– После климакса у некоторых сибирских женщин открывается шаманический дар, утратив детородную функцию, они обретают способность лечить, – объясняю я. – Это очень редкий дар и его не все замечают. Но моя мама его вовремя заметила и начала развивать, помогая сначала лишь родственникам и знакомым. Теперь к ней приезжают люди за многие сотни и даже тысячи километров, и она не может никому отказать.

На ночь Ханнели располагается на диване в гостиной. Кай, привыкший в последнее время спать с мамой, недовольно отправляется в свою комнату, а мы с Пией закрываем за собой дверь спальни.

Глава 22. УТРО. ОКРАСКА БАТАРЕИ. КИТАЙСКИЙ ПРОЕКТ. "ФОРА".

Многое в этом романе будет начинаться утром и закачиваться ночью

– до того самого момента, когда я не утрачу сон и не обрету бессонницу. Тогда дни и ночи сольются для меня воедино, они будут перетекать друг в друга, и между ними не будет больше границ.

А пока я еще сплю, уткнувшись лицом в рыжие волосы финской женщины по имени Пия. Сквозь сон я слышу, как включается функция будильника на ее мобильном телефоне. Слышу, как она просыпается, как встает, чешет задницу и смотрит в зеркало. Даже слышу, как она улыбается. Как выглядывает в окно, и как выходит из спальни.

Из слуха сквозь сон я опять погружаюсь в сон, и во сне я на какое-то время теряю слух, а потом вновь его обретаю и снова начинаю слышать сквозь сон. Слышу, как что она снова в комнате. Ходит по полу и роется в шкафу. Одевается. Смотрит на меня.

Я открываю глаза – она одета. Она ничего не говорит, а только смотрит. Я снимаю со стоящего рядом тренажерного велосипеда свои штаны и быстро в них влезаю. Я уверен, что я одеваюсь гораздо быстрее других мужчин, потому, что я никогда не ношу трусы, даже зимой. И штаны я одеваю просто так – на голое тело.

Не носить трусы – очень удобно. Тогда их не надо стирать. Когда не носишь трусы, тогда не потеет член и это более гигиенично, чем, если бы он потел. Это женщинам необходимы трусы, потому что они часто в них что что-нибудь носят, то прокладки, то что-то другое, иногда они носят в них деньги.

Денег же у меня не так много, чтобы носить их в трусах. Поэтому я ношу их в кармане, или в кошельке, или в сумке. Но в трусах – никогда!

Мы выходим на улицу, и я вдруг прозреваю. Я неожиданно начинаю видеть то, что не видел. О, Пия, Пия! Я всегда буду тебе благодарен за то, что ты невольно открыла мне глаза на эти стороны петербургской жизни! Не будь тебя, я бы их никогда не увидел! Разве что только случайно. С тобой же я получил уникальную возможность видеть их часто и даже порой регулярно.

Когда мы выходим на улицу, примерно в восемь пятнадцать, то попадаем в перформанс. Я не мог видеть его в прошлый раз, потому как уходил раньше, когда еще не было восьми.

Сейчас же действо в полном разгаре. Со всех сторон, вернее из всех окрестных казарм потоками колонн вываливают солдаты, курсанты и матросы и идут, идут в непонятном мне, но понятном их командирам направлении, выпуская в морозный воздух теплые струйки пара из тысяч ртов. Все они идут в одну сторону. Куда-то к Таврическому парку за кинотеатр "Ленинград".

– Пия, что это? – спрашиваю я. – Это что, всегда так?

– Да, всегда, когда я иду на работу, а иду я к половине девятого.

Мы идем дальше и поворачиваем на Чайковского. Сбоку у стены стоит человек на одной ноге. Рядом с ним сидит большой лохматый пес.

– Этот человек тоже всегда стоит здесь в это время, – говорит

Пия. – В другое время я его никогда не видела.

– Да ты что! А я вообще ни его, ни этой собаки, ни разу не видел, хотя похоже, что он здесь, на Чайковского живет!

– Ты думаешь, что это странно?

– Я думаю, что – да! А еще я думаю, что нам надо сходить в кино.

Как ты на это смотришь? Я давно в кино не ходил.

– Я тоже. А куда мы пойдем?

– Мы пойдем на Неделю Исландских Фильмов, которая открывается завтра. Надеюсь, у вас в консульстве есть пригласительные билеты?

– А, так? Я буду об этом спрашивать.