Мои молодые годы

– Но при чем здесь алкоголизм? – спросил заинтересованно Снежневский.

– Как при чем? Ведь при потреблении алкоголя человек «выбрасывает» свои мысли людям, которые сидят с ним, то есть, образно говоря, живет на все сто пятьдесят, хотя и в замкнутом пространстве. А если в это время еще и происходит переоценка его как личности, то человек будет стремиться повторить еще и еще, пока духовное излишество не перейдет в физическую зависимость.

– Да… Интересная мысль. И что же тогда делать с этими Вашими постулатами? – спросил Снежневский, подавшись вперед.

– Как что?! – начал я горячиться. – Проверяем народ, выясняем, кто и чем владеет в смысле извилин, смотрим соответствие по должностям и специальностям – и «двигаем» людей. Что-то вроде аккредитации.

– Подождите, батенька. А если начальник имеет девяносто извилин, тогда что прикажете делать? – задал каверзный вопрос академик.

– Тоже не вопрос – придется его сдвинуть пониже, – не унимался я.

– Нет, так не пойдет. Программу никто не примет. Вы думаете, что у нас все наверху соответствуют Вашим нормам?

– Думаю, в основном, да… – неуверенно прозвучал мой голос.

– Вот то-то, молодой человек. Для Вашей «аккредитации» воля нужна, риск и извилины, в конце концов. Нет, это подойдет не для всех! – с уверенностью сказал академик. – Но мысль есть. А как Вашу теорию Вы предлагаете использовать при лечении?

– У меня все расписано, – сказал я и протянул несколько листов, исписанных мелким почерком.

В кабинет вошла секретарь:

– Коновалов ждет приема. Впустить?

– Нет, пусть подождет. Скажи ему, минут десять еще буду занят, – и Андрей Владимирович углубился в изучение записей. Хмыкал, что-то помечал, а потом откинулся назад на спинку стула и улыбнулся, внимательно посмотрев на меня:

– Интересно, батенька, интересно. И все сами написали?

– Я записывал свои мысли, – вытирая вспотевшие ладони, ответил я. Чувствовал: старику понравилось то, что я писал ночами, с нетерпением ждал приговора.

– Думаю, Вам надо выступить на заседании Академии медицинских наук. Кто Ваш научный руководитель? Что-то я Вас не знаю.

Я смутился:

– Я из Сибири, из филиала.

– А-а, – протянул академик. – Хорошие ребята у Потапова растут. Давайте я фамилию запишу, а завтра скажу Вам, что делать. По крайней мере, диссертация интересная выйдет. Возникает вопрос. Вот Вы ставите под сомнение теорию Фрейда. Почему?

– Я не ставлю ее под сомнение в части сексуальных влечений и того, что связано с этим. К примеру, ревность – мощный психологический фактор. Но, извините, Фрейда неправильно интерпретируют, делая акцент именно на ранних работах, забывая, что он, побывав в окопах в Первую мировую войну, думал больше о страхе перед смертью и признался, что страх этот был главенствующим в тот момент. А страх потери работы в капиталистическом обществе, когда без работы ты никто? Я сам испытал это, когда меня уволили с оборонного предприятия якобы за антисоветчину. Меня не брали на работу целых пол года. То есть логично предположить, что на разных стадиях развития общества, в разные периоды времени возникают то одни главенствующие мощные психологические факторы, то другие, но в совокупности их можно оценивать некоторыми известными и дополнительными характеристиками общества – они легко определяемы.

– Ну, хорошо. Давайте отложим дискуссию до следующей встречи, а то заместитель министра все-таки ждет, – остановил меня академик, и я, окрыленный, вышел из кабинета.

Я был рад необычайно, что меня выслушали – да не кто-нибудь, а светило науки! Вечером я не знал, куда себя деть: хотелось петь, плясать, рассказать кому-нибудь про свою радость. Энергия била через край.

Но на утро меня вызвал Потапов и отчитал за поход к академику…

XIV

Все технические вопросы, касающиеся НИИ, решал профессор Вартанян Марат Енокович. Помню случай, произошедший во время одной из командировок в головной Институт.

Как-то я зашел к Потапову. Они были вдвоем с Вартаняном. С ходу я стал говорить, что головной Институт не дает то, что нам нужно, а отправляет, в основном, старье.

Вартанян поморщился:

– А Вы попробуйте получить оборудование через «Союзглавприбор». Но для этого надо, чтобы Вашу заявку подписали Разумов и вице-президент академии Дебов.

Потапов молчал, что было непривычно. Когда я вышел, они рассмеялись. Я не понял их смеха, но на свой счет не принял. У меня был план действий. Чтобы сэкономить время, я переписал заявку головного Института слово в слово, подписал ее у Потапова и на следующий день отправился к Разумову. Оказалось, что у него очередь.

Пока курил с Сухоносовым, поведал о своем плане. Тот отнесся весьма скептически. Но зато я узнал от секретарши, что у Разумова на уме. А у того была проблема с погребом. (Дело в том, что в то время уже были запрещены погреба в Москве, и его погреб был в опасности.) На этом я и сыграл.

Зашел, сел и устало вздохнул. Николай Васильевич спросил:

– Что-то не так?

– Да… Построил погреб, а его заставляют сносить…