Мои московские улицы

После возвращения в Москву в 1943 году рацион питания улучшился, но ненамного. Основу его продолжала составлять картошка. От маминого учреждения нам выделили участок земли – соток шесть в том месте, где недавно сражались герои-панфиловцы, сдержавшие наступление немецких танков на Москву. Каждое воскресенье, начиная с мая месяца, мать с бабушкой на электричке отправлялись обрабатывать этот участок. Его нужно было вскопать, посадить картофель, потом пропалывать всходы и в сентябре-октябре собирать урожай. С собой они брали и меня. Ездил я с ними с большой охотой. К сельскохозяйственным работам меня не привлекали, но разрешали лазить по разбитым танкам и другой военной технике, которая была свезена с поля в близлежащий овраг. В результате таких «плантационных» работ каждую осень мы собирали 6–8 мешков картофеля, которые привозили в Москву на грузовиках материнского учреждения. Хранилась картошка в кладовой комнате, которая находилась на лестничной площадке рядом с нашей квартирой. Бабушка виртуозно готовила разные варианты блюд из картофеля на завтрак, обед и ужин. Её хватало на всю зиму. В конце 1944 года вернулся с фронта отец. Стало легче. Появились дополнительные продукты, иногда даже такие редкие, как курица. У отца была служебная поликлиника, куда прикрепили и меня с матерью. Вот в этой поликлинике матери и сказали: «Куда же вы смотрели? У вашего ребенка туберкулез».

В результате зимой 1945 года меня отправили в специализированный туберкулезный санаторий, который находился недалеко от станции Яуза по Ярославской железной дороге, где я пробыл 7 или 8 месяцев.

Наш санаторий размещался в старом двухэтажном строении дачного типа с обширной застекленной верандой на втором этаже. Насколько помню, он располагался где-то в лесопарковой зоне Лосиного острова. Санаторий был детским, человек на 60–80 мальчиков и девочек от 7 до 13 лет. У всех ребят был туберкулез в разных стадиях: от очаговых поражений легких до каверн в них. Основной принцип лечения заключался в полной изоляции ребят от внешнего мира и соблюдении строгого режима. К нам не допускались даже родители. Регулярное питание и послеобеденный сон на свежем воздухе на веранде в спальных мешках служили основными лекарствами. Мы вроде и на прогулки не выходили.

Первая половина дня была посвящена, так называемым, школьным занятиям. В зависимости от возраста и класса ребята были разбиты на группы, где каждому выдавали учебники грамматики и арифметики соответствующего класса. Занятия по русскому языку сводились к тому, что мы письменно выполняли на уроке одно из упражнений из соответствующего учебника, получали задание сделать завтра на уроке следующее упражнение из того же учебника. На этом занятия по русскому языку заканчивались. То же самое происходило с арифметикой. Никаких других предметов в нашей школьной программе в этом санатории не было, так же, как и каких-либо устных занятий по разбору сделанных письменных упражнений. Зато каждую неделю нас взвешивали. Мы выстраивались в очередь к единственным напольным весам, снимая свои выданные в санатории комбинезоны. Помнится, меня с весом в 36 килограммов считали «жирным». В общем, этот санаторий остался в памяти одним большим, серым, безликим и безрадостным пятном. Больные дети по своей природе индивидуалисты. Каждому приходилось бороться за себя в одиночестве, без какой-либо непосредственной поддержки со стороны родных и близких. Запомнилось только алое зарево над Москвой, которое было видно со второго этажа нашего санатория – победный салют 9 мая 1945 года. Мои очаги в легких за семь месяцев пребывания в этом санатории зарубцевались, и я вернулся к нормальной жизни в свой же пятый класс «А» 170 школы, куда меня перевели после того, как я принес справку из санатория, что «прошел курс обучения за четвертый класс средней школы». А тот пробел в процессе накопления базовых знаний и системы их освоения, который произошел во время шестимесячного «обучения» в санатории, невольно заложил пробелы как в русском языке, так и точных науках, которые в той или иной степени преследовали меня всю жизнь. Ни у меня, ни у родителей не возникало конкретных мыслей как-то попытаться заполнить образовавшиеся бреши в знаниях основ русского языка и математики. По существовавшей в то время среди мальчишек моде, не обращал до поры до времени никакого внимания на показатели своей успеваемости, консервируя пробелы в базовых предметах. Ведь в футбол-то я играл хорошо.

О дворовых друзьях, товарищах

Завершая свой краткий экскурс в годы детства, хотелось бы сказать несколько слов о своих товарищах по дворовым проказам, шалостям, футбольным сражениям и поискам «приключений». Назову лишь некоторых, в основном, тех, с кем привелось случайно повстречаться много лет спустя.

Двор, где прошло детство