Мой муж – Александр II. Жизнь в тени императора (сборник)

При этой встрече все были потрясены тем, что государь изменился до неузнаваемости. Один из очевидцев так отмечает общее впечатление: «Когда царь уезжал на войну, это был высокий и красивый военный, несколько склонный к полноте. Он вернулся дряблым, с померкшими глазами, согбенным и таким худым, что, казалось, его кости обтянуты кожей. В несколько месяцев он превратился в старика».

Освободившись от официальных приемов, царь провел остаток дня с княжной Долгорукой.

* * *

Население Петербурга не ошиблось, толкуя возвращение государя как признак успешного хода войны. Но день исполнения затаенных желаний националистов был еще далек. 14 (26) декабря Александр II, принимая нашего посла, генерала Ле Фло, которого он очень любил, откровенно изложил ему положение, в котором находилась русская армия после падения Плевны. Он закончил эту беседу следующими словами: «Мы многого добились, но, к сожалению, это еще не начало конца».

В конце декабря великий князь Николай начал переход через Балканы. В самый разгар зимы, при двадцатиградусных морозах, имея дело с противником, отчаянно цепляющимся за каждое естественное препятствие, русские войска заняли одно за другим все укрепления, сооруженные турками на отвесных уступах Шипки. Военная история не знает второй горной войны, стоившей войскам таких усилий и жертв.

Занятие этого прохода со стратегической точки зрения имело громадное значение. Путь на Константинополь теперь лежал открытым; у турок оставались лишь обрывки армии; война фактически была окончена.

19 (31) января великий князь Николай и турецкие представители подписали в Адрианополе условия перемирия. А в это же время русская кавалерия быстро приближалась к Мраморному морю.

Это быстрое наступление чрезвычайно встревожило Европу, и особенно Англию. Британская эскадра тотчас же прошла Дарданеллы и бросила якорь у Принцевых островов в пяти милях от Константинополя. Тем временем великий князь Николай принудил турок подписать Сан-Стефанский договор, устанавливающий русскую гегемонию на всем Балканском полуострове от Дуная до Мраморного моря.

Тогда британское правительство, не желая допустить, чтобы Россия самостоятельно разрешила в своих интересах восточный вопрос, объявило общую мобилизацию сухопутных и морских сил.

Сухопутное английское войско было немногочисленно и плохо обучено. Но английский флот был достаточно силен, чтобы разорить русские прибрежные области в Финском заливе, в Белом море, в Черном море и у Владивостока.

Решительная позиция, занятая Англией, вызвала в России взрыв негодования, выразившегося в объединявшем всех лозунге: «Сан-Стефанский договор неприкосновенен. Русский народ сказал свое последнее слово. Мы ответим войной на английскую наглость».

Но Александр II, князь Горчаков и сам великий князь Николай Николаевич сознавали, что нужно во что бы то ни стало избежать разрыва. Два важных основания, тщательно скрываемых, заставляли быть осторожными: имперская казна была совершенно истощена, а армия, стоявшая у ворот Константинополя, терпела страшный урон от тифа. Графу Шувалову было поручено начать конфиденциальные переговоры с лордом Сольсбери и согласовать Сан-Стефанский договор с требованиями Англии. Шувалов должен был отказаться от всех статей, устанавливающих гегемонию России на Балканском полуострове. Тайное соглашение, подписанное 18 (30) мая, разрешило кризис.

Два месяца спустя Берлинский конгресс торжественно провозгласил основы этого соглашения, отнимавшего у русского народа лучшие плоды его побед или по крайней мере те из них, которые более всего льстили его национальному самолюбию.

С горечью принял русский народ Берлинский трактат. Он увидел в нем лишь уколы национальному самолюбию и с пренебрежением отнесся к тем великим политическим и территориальным приобретениям, которые этот трактат обеспечивал России. Эти события странным образом отразились и на личной судьбе Александра II.

* * *