Мой муж — чудовище

— Лорд-рыцарь — сначала рыцарь, Кэтрин, и лишь потом лорд. — Он взял мои руки в свои и согрел их дыханием. — Мой отец был прекрасным рыцарем, но никуда не годящимся лордом.

Я кивнула. Временный титул, означающий предел полномочий и власти на землях, принадлежащих королю. У меня можно отнять половину, у моего мужа — все.

— Я никогда не был бы принят при дворе.

Там, где интриги прозрачнее и понятнее, чем под крышами, крытыми прошлогодней соломой. К чему это все? К чему это все теперь?

Тихий голос был полон робости. Не такой, какая могла бы быть, раздели мой муж сейчас со мной ложе. Так признаются священнику в том, за что очень сложно вымолить прощение Ясных.

— Знаете, Кэтрин, я заказал книги по этикету. Стоит ли говорить, что за все время я ни разу их не открыл? Даже вы не верили в это позерство, совершенно не зная меня.

— Эти книги насквозь пропитаны фальшью, милорд.

— Это я извлек из них, не читая. Я считал, что облагодетельствовал бедную родовитую девушку, но ни одна леди не сделает меня лордом. Это то, что внутри, Кэтрин, это не равнодушие или показная холодность, жестокость, наигранная или подлинная. Это то, что есть в вас, то, что вы готовы забыть, вам все равно, что о вас подумают те, кто о вас вообще что-то может подумать…

— Вы просили прощения за то, что женились на мне…

Я не договорила, потому что мой муж прижал мои ладони к губам.

— Не видя вас, Кэтрин. Да, мне хотели показать ваш портрет, но я сказал, что это не имеет значения. Появились вы — юная, прекрасная, настоящая. Настоящая леди, выше всего, что я до этого знал. Вы снизошли до меня — я был на седьмом небе от счастья, но дальше… дальше у меня и вас не было ничего. Я ниже вас по происхождению, я бывший кавалерист, лорд-рыцарь, хозяин затерянных в глуши лесов и золотоносных рек. И, возможно, я недостоин того, чтобы стать героем светских сплетен, но мне кажется, здесь я на своем месте.

— Безусловно, — ответила я, улыбаясь так, как улыбнулась бы королю, сделай он мне комплимент или предложив танец. Впрочем, улыбка для короля была бы притворством.

И я, уверенная полностью в том, что неважно, кто и что подумает обо мне, если я и дам повод для пересудов — а я дам, и за моей спиной отныне будет шлейф из досужих домыслов и каждый будет невероятным, потому что высшее общество заслужило барахтаться в мутной воде, мечтая отделить правду от лжи, — приспустила плед с моих плеч.

Есть запретное нечто. То, что нельзя загнать ни в какие книги. Полно, да книги напропалую врут.

Ясные увидят мое падение, но простят мне мои грехи.

Конец