Мой муж – чудовище

Или муж попытался от меня откупиться?

В какие-то секунды он казался мне другим человеком. Я не могла бы сказать – что не так, как именно я это заметила, но он будто сбрасывал маску, а возможно, это я снимала свою: маску чопорности и испуга. Я сложила драгоценности, вернула шкатулку на столик, захлопнула крышку и закрыла лицо руками.

Я просидела так, наверное, бесконечность. Мысли уплывали, терялись, я не могла сосредоточиться, но скорее всего – не хотела. Все это было не для меня, меня готовили совершенно к иному. Быть покорной, послушной, незаметной, скромной, хорошей женой своему мужу. Я оказалась надменной гордячкой, поступающей наперекор, дерзкой, настолько непривлекательной, что мой муж не скрывал, что боится меня.

Муж, который даже не счел важным объявить мне, что владеет мной безраздельно. Я была ему не безразлична – или попросту противна? Какой мужчина окажет внимание женщине, ведущей себя, как я? Он спал со мной в одной постели и ограничился тем, что лег рядом со мной на покрывало, не раздеваясь и не давая понять, что хочет наконец консумировать брак.

Мимо комнаты кто-то прошел. Я встрепенулась, прислушиваясь. Шаги были тяжелые, поступь не лорда Вейтворта – этот человек был старше и грузнее.

В дверь постучали. Не успела я подняться, как стук повторился – тот, кто стоял за порогом, вероятно, очень спешил.

– Ваша милость. – Филипп был одет так, словно собирался куда-то надолго. – Я хотел сказать его милости, да Джаспер погнал меня от двери, мол, они там заперлись с господином доктором, даже его прибрать не пустили. О чем уж они там говорят, Ясные ведают, только мне надо сказать вам, а вы уж передадите ему?

– Куда ты собрался? – спросила я, оглядывая Филиппа. Не доха, а целый тулуп, ружье, какая-то колотушка на поясе, за плечами котомка – похоже, с припасами. – Там, на улице, снег метет. Ты заблудишься.

– Я охотник, ваша милость. Снег метет, так вот да, сейчас-то уже по следам не пройдешь, но есть еще лес, лес помнит. Где сучок отломан, где ветка сломана. Если его милость сейчас в лес выйдет, то не вернется, а я вернусь. Так и передайте ему, что не надо ему больше в лес по такой пурге соваться.

Я кивнула. Подумала, остановила Филиппа повелительным жестом, которого сама от себя не ожидала.

– Летисия умерла. Ее ранил оборотень.

Филипп сморщился. Он избегал смотреть мне в глаза, но я не видела в этом ничего предосудительного. Хороший слуга держит взгляд в пол, когда говорит с хозяином, если тот не требует признаться во лжи.

Он повторил мне то же, что говорил прежде:

– Вот доктор, ваша милость, он считай что господин из полиции. Пусть разбирается, а наше-то дело маленькое – охота да дом сторожить.

– Ты слышал про истинных? – упорствовала я. – Про то, что дети от связи оборотня и его истинной рождаются оборотнями?

– Да, ваша милость, я тут чего только не слышал, – недовольно проворчал Филипп. – Поедете в село, там вам таких баек расскажут, и напугают, а будут уверены, что сущая правда. Так вот, скажите еще его милости, что я Чарли оставил карету чинить, а сам отцу Джорджу передам про Летисию. Ну, если доберусь до села.

Он поклонился и ушел, не дожидаясь от меня позволения. Даже слуга не признавал меня здесь хозяйкой, лишь поварята искали от моей благосклонности выгоду, как и две деревенские женщины, Юфимия и Джеральдина.

Я закрыла дверь, подошла к окну и смотрела, как Филипп говорит о чем-то с Чарли, потом надевает лыжи и идет к воротам, а Чарли – за ним. За снегом я различала две тени. Вот приоткрылась створка ворот и снова закрылась, Чарли побрел к сараям, а я ловила хоть что-то в непроглядной угрожающей белизне и думала, что не всегда зло прячется в черном.

Иногда и белое – знак беды.

Глава семнадцатая

Как же это было – то, что происходило словно не со мной?

Я смотрела на улицу и вместо двора усадьбы снова видела лес, черные костлявые ветки, протянутые ко мне со всех сторон, сугробы – сейчас они мне не казались такими глубокими и непреодолимыми, – и снег шел тогда будто нехотя, и я не боялась по-настоящему. За меня в ту ночь последний раз в жизни – ее жизни – все решила Летисия, и ее больше не было рядом со мной.

Пятна. Пятна крови, не с них ли все началось? Почему все началось именно с них, какой в этом был смысл? Кто мог войти ко мне так, что я не проснулась? Я не находила это странным, я могла спать очень крепко, но кто открыл запертую дверь?

В городах на входных дверях всегда держали задвижки. Воры славились умением отпирать любые замки, я не знала, как они это делают, зато прекрасно помнила, как жаловались хозяйки, чьи дома навестили ночные гости и вынесли все самое ценное. Ворам ничто не мешало, и споры я слышала в собственной семье: мачеха постоянно ругалась с отцом, и каждый из них в подтверждение своей точки зрения вспоминал разные случаи. Спасало наш дом от краж то, что у нас было нечего красть… и задвижка, огромная и тяжелая, которую не сдвинуть, обитая металлом.