— Что я конченный мудак. — Матвей так яростно принялся сворачивать ватман в рулон, что костяшки пальцев побелели от напряжения. Больше он не смотрел на меня, только на лист в своих дрожащих руках. — Твоя плата… о которой ты не имела малейшего понятия. Тогда, в ту ночь в отеле, я решил, что это мой шанс. Передо мной была какая-то избалованная меркантильная овечка, не стоящая и ломаного гроша. И я решил… что это именно то, за чем меня послал Барон. Что хозяин сам дал мне возможность скинуть ошейник. Наконец-то решил исправить свой старый грешок… Но духи не знают стыда и жалости.
Я практически не дышала, всё ещё плохо улавливая, что он пытался сказать. В груди стучало всё быстрее, потому что таким глухим, покаянным тоном и усиленно пряча глаза о простых вещах не говорят.
— Юля, этот портрет… не простая мазня. Этот лист отражает душу. Если вспомнишь историю про Дориана Грея — уловишь связь. Только он не уродуется взамен изображённого, он зеркалит то, что внутри. А если я запечатаю его, поставлю последний штрих — твоя душа потянется за ним, куда бы я его не использовал. Кому бы не отдал. Даже духу смерти.
— И ты собирался… через мою выторговать собственную душу у хозяина, — ахнула я, наконец-то сопоставив все его признания в одно целое.
— Да, — тут же подхватил Матвей, натянуто улыбнувшись моему шоку. — Пока портрет был уродлив, я был спокоен. Мои предположения только укреплялись: повёрнутая на деньгах зараза настолько прогнила изнутри, что отдать такую душу в обмен на долгожданную свободу казалось… честным? Нормальным? По крайней мере, справедливым. За всю херню, что ты творила с собственным мужем. Но потом краски потекли не в то русло. Я пытался испортить каждый новый мазок кисти по бумаге, а твоя кровь всё равно вставала на верные места. Отражала изменения, которые происходили с тобой день ото дня. И сегодня, когда портрет стал безупречным, я понял, что проиграл.
От этого потока сдавленных эмоций и горечи, который вылился на мою гудящую голову, хотелось выть и кричать. Я всё стояла, словно пришпиленная, не в силах выплеснуть хоть толику своих желаний… А хотелось многого. Подлететь, дать смачную пощёчину, двинуть ногой в пах. Кто дал этому засранцу право решать, кем можно торговать, а кем нет?! С чего он вдруг решил, будто его душа дороже моей?!
Почему я всё ещё слушала этот бред, не в силах сморгнуть влагу с щиплющих глаз. Больно, чёрт, как же больно давило грудь, как сильно перехватывало горло.
— Но знаешь, Юль, я рад, — вдруг горячо продолжил Матвей, словно не замечая моего агрессивного ступора. — Рад за тебя. Что ты так сильно изменилась, что твоя душа стала настолько прекрасной. И пусть… пусть я останусь рабом до гроба, но не сделаю того, что собирался. Не обменяю тебя на себя, потому что теперь эта душа куда более ценна, чем моя. Не будем радовать Барона такими щедрыми подарками. Утром ты собиралась разорвать сделку… Так вот, это официально делаю я сам.
Он вдруг достал из кармана куртки зажигалку, второй рукой поднял повыше свёрнутый в рулон портрет. Глядя прямо на меня, задыхающуюся от гнева и клокочущих изнутри эмоций, улыбнулся во все тридцать два. И понёс к кончику листа плящущий в его кулаке огонёк.
Бумага легко загорелась, живо съедая сантиметр за сантиметром, пока пламя не начало лизать пальцы бокора. Он небрежно стряхнул последний кусочек на всё ту же палитру, грозя пожаром плетёному столику. Я не мигая наблюдала за тем, как огонь уничтожал мой портрет… Отражение моей души, которое едва не стало клеткой до конца дней. Чуть было не сделало из меня рабыню духа смерти.
Лишь потому, что у бокора встал член на моё тело? Господи, и это я про него решила, что он другой… другие мужики хотя бы были честны со мной. И не желали поработить душу, только оттрахать тело. Что ж, и это он почти сделал, если бы у нас было лишних полчаса до звонка Женьки.
Идиотка, какая же я наивная идиотка. Ничем не лучше наивных дур из голливудских фильмов. Да мной просто собирались воспользоваться.
— Пошёл вон, — процедила я хрипло, как только к сжатому тисками боли горлу вернулась способность издавать звуки. — Сейчас же. Иди к своему дьяволу, или Барону, или кто он там. Чтобы я больше не видела тебя.
— Юль, я понимаю…
— В задницу себе засунь свои понимания. Бери деньги и вали отсюда ко всем своим потусторонним чертям. И не забудь завтра упокоить Вадима, как только он окажется на людях. Желательно при этом не показываться мне на глаза, а то не сдержусь и дам ногой по яйцам.
— Знаю, я не должен был… Делать о тебе поспешных выводов. — Матвей попытался поймать мой взгляд, но я вылила на него такой ушат льда и презрения, что ему осталось лишь вздрогнуть и спешно застегнуть куртку. — Ладно. Если ты так хочешь… Не волнуйся, завтра Вадим окончательно умрёт. И больше ты меня не увидишь.
— Очень на это надеюсь.
Он пролетел мимо меня так быстро, словно его кусала за задницу собственная совесть. Если бы она у него была.
А я ещё долбанных пять минут не могла пошевелиться, глядя на тлеющий на палитре пепел.
Глава 19