Мой (не)сносный сосед

– Это, что, твоя Кнопка? – забыв о хороших манерах, Захар неучтиво спихивает Катю со своих коленей, и, опрокинув остатки коктейля, громко свистит. – Ни фига себе чика!

От мощного удара в челюсть Лагутина отделяет всего пара секунд и здравомыслие Феликса, железной хваткой вцепляющегося мне в предплечье и зло шепчущего «Остынь!». Обуздать шкалящий гнев не получается и, убедившись, что из уроков Григорича о дыхательной гимнастике я не усвоил ровным счетом ничего, я со всей дури впечатываю кулак в стол. Подпрыгивают на диване девчонки, жалобно звякает стеклянная посуда, и только после этого постепенно отпускает. Когда саднящая тупая боль сковывает стесанные костяшки, а из фокуса пропадают странные красные пятна. По крайней мере, потребность засветить другу в глаз медленно исчезает.

– Угу.

Я глухо бурчу, допивая чужой сок, и пеняю лишь на себя. Кто мешал узнать у Аленки, куда она собирается? Чем интересуется, чем увлекается, чем дышит, в конце концов? Задал бы пару вопросов, не сидел бы сейчас, как баран, и не пялился на новые ворота.

Пока я увлеченно занимаюсь самокопанием, мелодия из какого-то Бродвейского мюзикла набирает темп, а шоу – обороты. И я с размаху врезаюсь в эту новую реальность, залипая на отточенных движениях тонких, но сильных рук. Ищу, чем залить разгорающийся внутри пожар, заново изучая тонкую талию и крутой изгиб округлых бедер. И тону в завораживающем блеске нереальных голубых глаз.

– Вот и на нашего Казанову управа нашлась. Слюни-то подбери, Фил, – пытается убиться оригинальным способом Захар, ну, а я медленно вдыхаю, шумно выдыхаю и озвучиваю товарищу заковыристый маршрут для его следующего путешествия. И добавляю, что ему лучше свалить в эротическое турне до тех пор, пока гостеприимное отделение челюстно-лицевой хирургии не открыло для него свои двери.

– Да успокойся ты, чего завелся, – снова одергивает меня единственный адекватный среди нас Феликс и в довершение делится своим экспертным мнением, которое в данный конкретный момент мне нужно как корове – седло. – Любой бы на твоем месте поплыл. Она классная.

Его попытка подбодрить мою вспыльчивую тушку оказывается провальной, и я решаю, что лучше избавить парней от своего общества, пока я не наломал дров и не накуролесил, как у Волка на мальчишнике. Тем более, что мелодия завершается финальными аккордами, танцовщицы убегают за кулисы, и больше ничего не напоминает о творившейся на сцене пару минут назад феерии.

Я огибаю наш столик и, пристроившись за официанткой, балансирующей с полным подносом, ныряю в неприметный выход для персонала. Миную коридор и на полном серьезе рассматриваю вариант сначала отмыть Алену, потом переодеть и запереть в четырех стенах, чтобы варила борщи, жарила сырники и налаживала отношения с мамой. Правда, боюсь, что моя неугомонная и неуловимая, как маленький смерч, соседка вряд ли придет в восторг от такого расклада.

– Ваня? А ты что здесь делаешь? – Аленкины голубые глаза, подведенные дымчато-серой подводкой, становятся еще больше в то время, как я без стука вваливаюсь в тесную гримерку. Где очень похожий на Мишу Мельникова хлыщ пытается всучить Васильевой веник из воняющих на всю комнату лилий. Мерзость.

– Приехал тебя домой забрать. Мама там пирожков с мясом напекла.

Судя по красноречивой улыбке и энтузиазму на лице Кнопки, поужинать она забыла и явно голодна. Так что я раньше времени расслабляюсь, приваливаясь к косяку. И не ожидаю услышать врезающийся в барабанные перепонки противный голос, принадлежащий ухажеру, о присутствии которого я умудрился забыть.

– Это твой брат, да?

– Жених.

Что ж, за сегодняшний вечер одно я выяснил точно – этот лаконичный ответ мозг с языком теперь выдают на автомате. 

Глава 22

Алена

У него было три сына-царевича.

Первый… мнэ-э-э… Третий был дурак,

а вот первый?..

(с) «Понедельник начинается в субботу»,

Аркадий и Борис Стругацкие.

Смотрю на явление Христа народу в лице Ивана и думаю, то ли лыжи не едут, то ли я ненормальная. А еще пытаюсь сообразить: или у меня глюки на фоне волнения перед дебютом, или я все-таки оставила соседу пригласительный в «Чернила» и благополучно об этом забыла. В любом случае, недовольный неандерталец из моей гримерки пропадать явно не хочет. Филатов стоит, скрестив руки на груди и нахмурив брови, и буравит темнеющим взглядом смущенного почитателя моего скромного таланта.

– Ну, я, наверное, пойду, – невнятно блеет покрасневший до корней волос блондин и просачивается в приоткрытую дверь вместе с предназначенным мне букетом цветов.

Как говорит мама, измельчали наши мужчины. Тушите свет, опускайте занавес, рыцарского поединка за сердце прекрасной дамы не будет. Жаль.

– Вань, а, Вань, – я преодолеваю разделяющую нас дистанцию маленькими шажками и пристраиваю ладони на мужской груди, ощущая тепло кожи даже через черную ткань футболки. – Ладно, дома перед Агатой Павловной спектакль играем, но здесь-то зачем поклонников мне распугал?