Мой небесный друг

К нему же с тех пор ни одна рука не прикасалась.

Его огню тогда придали, но он не менялся,

Нетронутыми тело, платье, обувь сохранились,

Таким же свежим и живым в гробу он оставался,

Что вызывало страх у всех, его все сторонились.

Носил он обувь в форме облаков, халат из шёлка,

Зелёный, шёлк был толстый как пятак из меди литый,

Поэтому и не истлел, цвет изменился только,

И гроб стоял в могиле с тех пор с крышкою, открытый.

В могилах, давно вырытых, что рядом с ним там были,

Покойников, в семьях умерших, положить боялись,

Поэтому в том месте никого не хоронили,

И время долгое они пустыми оставались,

Могильщик раз решил избавиться от того тела,

И ночью, вытащив его из гроба, в речку кинул,

Но труп не уплывал, и не тонул, круги лишь делал,

Могильщик струсил, из водоворота его вынул.

К тому же, призрак плакал, и деревня вся проснулась,

Испуганный, он увидал, что труп весь окровавлен,

Он быстро в гроб его вернул, где труп был и оставлен,

Когда зарыл гроб, то спокойствие к нему вернулось.

С тех пор даоса перестали в том селе бояться,

Могильщик Ма в живых остался после того дела,

Могилы рядом заняли вокруг даоса тела,

Но многим ещё сны в селе о том даосе сняться.

Жил некий Цзян в Пингу рядом с мостом Сяоси, восточным,

Он был крестьянин, с отцом всегда творил благодеянья,

И как-то раз, во время зимнего солнцестоянья,

Отец помер, его кремировать решил он срочно.

Когда открыл он гроб, отца труп выскочил наружу,

Его ударил Цзян мотыгой, тот не шевелился,

И тут увидел на земле под телом крови лужу,

Он сжёг туп, совершил обряд, прощальный, помолился.

А ночью, когда спал он, то отец ему приснился,

Сказав: «Ты сжёг меня, доставив этим мне страданья,

Где ж твой сыновний долг? Напрасны мои упованья»!

В ту ночь Цзян умер, пред отцом так и не извинился.

Овладенье Правилами

Мне друг как-то сказал: «Все мудрецы в Небо смотрели,

Небесные узоры-письмена там созерцали,

Внизу же, на Земле, контуры линий наблюдали,

Поэтому секретами небесных тайн владели.

Есть то, что циркулем и наугольником зовётся,

Как нормы в мире, высшие, кругов или квадратов.

Всё в мире этом нам несовершенное даётся,

Так как природа формами, различными, богата.

Отвес есть вертикаль, его же противоположность –

Горизонталь, что в мире компасом сторон нам служит,

От их разных пропорций и рождается вся сложность,

Как красота, с которою воображенье дружит.

Обычный человек лишь измеренья эти знает,

От этого он правила обычные слагает,

Но как круговращеньем управлять – не представляет

Земли и Неба, так как скрытых тайн не понимает.

Обычно правилами связан он, и в подчиненье

Им он находится, и в слепоте так остаётся,

Поэтому не развивается воображенье,

Ему первопричин понять умом не удаётся.

Ведь первопринципа суть тел небес существованья

Понятна ведь, когда препятствия все устранятся,

Которые из таких правил могут появляться.

Тогда Единой лишь Черты достигнут пониманье.

Как живопись, творящая Земли и Неба формы

Вещей, творит тушью и кисть многие искусства,

Так человек с опорой на возвышенные чувства

Вещить энергией всё может так без всякой нормы.

От Неба тушь воспринимает – как ей становиться:

Густой, сухой иль жидкой, или вовсе маслянистой,

Ведь тушь – это энергия, в ней всё может родиться

А кисть – сам человек с его фантазией, лучистой,

Он может тушь сгустить, чтоб сделать контуры и складки,

И виды, разные, размывки по своему вкусу,

Чтоб сделать окружение шероховато-гладким,

Где вещи могут возникать как камни или бусы.

Лишь, применяя Правила, все древние творили,

Без Правил воплотить бы не могли мир, беспредельный,

Когда ж Единую Черту они все проводили,

То этим хаос разделили, мир ставал раздельный.

В Черте нет беспредельности, препятствий нет и правил,

Ведь правило лишь живопись собою и рождает.

И живопись препятствие собою устраняет,

Ваятель, создавая мир, без Правил, всяких, правил.

Когда овладевают принципом круговращенья

Земли и Неба, то Единую Черту рождают,

Так Дао через живопись и всё пресуществляет,

Черта Единая есть Правило в любом творенье.

Поэтому она гармонию не нарушает,

Всё, что рождается, само способно завершится,

И тот, кто ход естественный прервать в мире боится,

Лишь он энергию небесных сил и обретает.

Но главное на свете есть всех жизней сохраненье,

Любое существо покинуть свет, белый, боится,

Убийство – это неоправданное преступленье,

Ведь к жизни после смерти уж никто возвратится.

То, что возникло, не должно насильно разрушаться,

Иначе это замыслу Небес противоречит,

Не сможет безнаказанно он в жизни оставаться,

За этот грех тяжесть вины на его ляжет плечи.

Одно из правил есть гармонии не нарушенье,

Природное искусство ненавидит плотоядных,

Убийц с оружием и мясников всех, кровожадных,

Таким за форм уничтоженье нету искупленья.

История одна есть для людей всех поученья,

Которая нас учит, как за Правило держаться,

Когда мы за Чертой Единой можем оказаться

Через убийство, где нас ждёт извечное мученье:

(Согласно размышлениям монаха Ку-гуа «Горькая тыква»)

4. Искупление за десять тысяч убитых животных