Мой ненастоящий (СИ)

Балкон на втором этаже дома Тагира Давидовича просторный, полукруглый, открытый.

Мое внимание тут же занимает инвалидное кресло, стоящее у самых перил балкона. Сухощавая рука, лежащая на джойстике управления.

— Карим Давидович… — покашливает девушка, явно желая отчитаться о нашем с ней появлении. Короткое движение руки, властное и емкое, заставляет её замолчать на полуслове.

— Я знаю, что вы пришли, Василиса, — звучит строгий голос, — я услышал ваши каблуки, еще когда вы поднимались по лестнице. Оставь нас.

Да, каблуки у Василисы действительно громкие. Я слышу, как они удаляются, даже вопреки музыке, доносящейся с нижнего этажа. Хотя, наверное, дело в том, что мой напряженный слух сейчас готов цепляться за любой звук со стороны Карима Давидовича, все прочие смазывая, как не имеющие значение.

Он молчит. В тяжелом дыхании слышатся едва слышные сипы.

— Вы просили меня прийти, — я пытаюсь начать разговор, когда каблуки Василисы перестают быть слышны.

В ответ — ничего. Он даже не разворачивается ко мне. Не удостаивает вниманием, хотя я знаю, что уж такие вещи ему точно подвластны.

Я подхожу ближе, останавливаюсь рядом — у красивых резных белых перил балкона, любуюсь открывающимся видом.

— Здесь очень красиво, — пробую еще раз начать говорить уже хоть о чем-то, но и эта стрела улетает в молоко.

Ох, блин, кажется, я уже начинаю догадываться, откуда у Влада такой дивный характер.

— Я не хочу, чтобы мой муж меня потерял, — озвучиваю, делая шаг в сторону входа в дом, — если не хотите говорить сейчас, я выслушаю вас в другое время.

— Его не будет, — наконец раздраженно комментирует Карим Давидовичем и под тихий шорох колес инвалидного кресла разворачивается ко мне лицом, — другого времени у нас с тобой не будет, Маргарита. Мы должны договориться сегодня.

Этот мужчина даже в инвалидном кресле выглядит убийственно опасным хищником. Да — искалеченным. Да — ослабшим. Но все еще способным разорвать глотку.

— Договориться? О чем? — мои пальцы стискиваю перила за моей спиной.

— О том, на каких условиях ты согласишься сгинуть с горизонта и больше не попадаться на глаза моему сыну.

Емко.

Эти слова имеют для меня эффект пощечины. И улыбка на моих губах быстренько становится неестественной и какой-то слегка картонной.

— Мне кажется, я плохо вас поняла, Карим Давидович…

— Не ври, — свекр обрывает меня резким движением подбородка, — у тебя нет проблем со слухом, я — все еще умею связывать слова в предложения, так что давай. Я жду. Озвучивай условия, и я займусь организацией твоего исчезновения. Ничего не имеешь против жизни в глубинке? Что хочешь, домик с видом на Черное море или на Енисей?

Я медленно втягиваю воздух в легкие.

Четкое ощущение «дежавю» меня не отпускает.

То же «назови свою цену» — только теперь его мне озвучивает отец моего мужа, а не он сам.

— Меня не интересует ваше предложение, — ровно комментирую, стараясь не шипеть сквозь зубы, — мое здесь и сейчас меня устраивает.

— Думаешь, мой сын предложит тебе больше? — ядовито фыркает Карим Давидович. — Забудь об этом. Он уже почти лишен наследства, и если не одумается — останется до конца жизни куковать сугубо на дивидендах со своей гордыни. Тебе не понравится такая жизнь. Особенно с учетом того, что он все потеряет именно из-за тебя.

Над моей головой будто опрокидывают чан с кипящей кислотой. И каждое слово свекра будто расплывается на моей коже круглым пятном ожога.

— При чем же здесь я? — медленно проговариваю, старательно не пропуская в голос ни боль, ни горечь. — Ведь не я лишу Влада наследства. Это сделаете вы. Ваша рука подпишет новое завещание у нотариуса.

— Но по какой причине? — обвиняюще рычит мой собеседник. — По той причине, что когда я пытался образумить сына, вместо достойной невесты выбрал девчонку на побегушках, лишь бы досадить мне сильнее. По той причине, что он готов воевать со всем миром, лишь бы доказать мне, что не позволит мне диктовать ему условия?

Хлоп, хлоп…

Невидимые пощечины сыплются на меня градом. Мои щеки начинают наливаться жаром.

— Вы? Образумить Влада? Каким это образом?

— Единственным для него доходчивым, — криво ухмыляется Карим Давидович, — если он не возьмется за ум и не займется вопросом семьи — останется ни с чем. Лишится своего места в моей фирме и наследства. Вот только и ты меня как его жена не устраиваешь, Маргарита. За деньги он мог купить куда более подходящую ему жену. С хорошей наследственностью. А что нам можешь предложить ты? Ничего. Поэтому будь хорошей девочкой, прекращай ломаться. Все равно я знаю, что к моему сыну ты совершенно не привязана.

— С чего вы это взяли? — я ощущаю себя ежом, ершисто вздыбившим свои колючки навстречу хищному волчьему оскалу.

Мой собеседник смотрит на меня, и в его кривой улыбке проступает что-то брезгливое. Его рука — левая, единственная рабочая в его теле, отрывается от джойстика и ныряет во внутренний карман пиджака, вынимает из него сложенный вчетверо лист и протягивает его мне.

Я беру предмет в руки так осторожно, будто всерьез опасаюсь, что он сейчас рванет. Разворачиваю.

Замираю.