Мой необычный друг

Дольф мрачнеет.

– Да. Я колдун, а ты кентавр. Прости, я не знаю, что будет. Может, им не поверят, люди предпочитают меня не трогать. Так что… В любом случае я постараюсь тебя защитить.

Дольф раздумывает, рассеянно теребя соломенный жгут.

– Нужно уходить, – тихо произносит он, встаёт и торопливо исчезает за дверью, чтобы вернуться с набитой сумой.

Вновь ты ковыляешь по жёлтой пыльной дороге, опираясь на его плечо и поджимая ногу. Дольф просит не наступать на неё некоторое время. Он торопит и боится.

В сумерках вы сворачиваете с дороги в лес. Дольф беспокойно оглядывается, уверяет, что никто не преследует, но ты слышишь: крики неумолимо становятся громче. С наступлением темноты совсем близко вспыхивают факелы.

Вы торопитесь, но не успеваете…

Сельчане набрасываются на Дольфа. Он исчезает в море озлобленных людей.

Тебя окружают.

– Демоново отродье! – кричат мужики, угрожая вилами и факелами.

Ты вертишься. Отбиваешься, отступаешь и, надрываясь, зовёшь Дольфа. В панике не понимаешь, что творишь. Взмываешь в дыбы, надеясь увидеть Дольфа. Кто-то ловко кидает петлю, которая тут же затягивается на едва зажившем переломе. Резкий рывок – ты падаешь, расшибив плечо. Мужичьё тут же набрасывается с верёвками, стягивают, лишая малейшей возможности пошевелиться. Плачешь. Отчаянно зовёшь Дольфа. Страшно. Страшно и очень-очень больно. Кажется, что ногу вновь сломали. Крики и слёзы никого не трогают.

Дольф! Где же ты?!

– Не трогайте его! – пробивается над бурей его голос. – Он всего лишь ребёнок!

– Убить! – орут мужики, оглохнув от злости.

– Нельзя, – взывает голос. – Это накликает беду на деревню.

Опираясь о сухую палку скрюченными и иссушенными временем руками, вперёд выходит древний старец. Снизу вверх взираешь на высушенное долгой жизнью лицо. Старик наклоняется, протягивает руку к твоему лицу. Бьёшься в путах, пытаясь отодвинуться от страшных скрюченных пальцев. Он касается горячей и влажной от слез щеки.

– Смерть юной твари только разгневает демонов. Мне надо посоветоваться со священником. Заприте его. А колдуна, за то, что привёл тварь к деревне, казнить.

Захлёбываясь слезами, ты сжимаешься от страха, дрожишь от ужаса, от боли… от непонимания.

На голову набрасывают мешок, на шею – удавку. Чуть дёрнувшись, душишь себя. Шагаешь медленно, шатаясь, словно в дурмане. Несколько раз падаешь. Нога болит сильнее. Под конец становится невыносимо на неё опираться. Ткань на глазах насквозь мокра от слез. Слышишь, как мужики переругивались, проклинают тебя и «того колдуна». Дольфа.

«Где он и что с ним?» – бьётся в голове мысль, сменяя дикий страх и отчаяние.

Мешок с головы срывают в деревне. Запирают в клетке на площади. Толпа подступает вплотную. Люди тыкают пальцами, брезгливо и зло кричат. Клетка маленькая: едва можешь развернуться, макушка задевает потолок. Вертишься, вжимаясь боками в прутья. Откуда ждать угрозу, не знаешь. Вокруг злость и ненависть.

– Демон! Сжечь его! Убить нечисть! – ревёт безостановочно толпа.

В один момент неосторожно ступаешь на воспалённую ногу. Громко взвыв, падаешь. Сжимаешься в комок, с силой зажмуриваешься и закрываешь уши.

Трясёшься от страха и боли. Намного страшнее, чем в капкане. Людская ненависть переполняет крохотную клетушку, сочится ядом с прутьев. Селяне смелеют: кто-то кидает камень, угодив в плечо, мальчишка бьёт палкой под ребра.

– Пожалуйста, – всхлипываешь, – прекратите! Дольф, Дольф… Где же ты? – зовёшь шёпотом.

Вскоре ты узнаешь.

Здесь же, на площади, его ведут к столбу, где разложен хворост. Дольф ковыляет, сильно припадая на левую ногу. Лицо в крови, руки стянуты за спиной, одежда грязна и порвана. Он находит тебя взглядом. Улыбается, растягивая кровоточащие губы, – выходит горько.

– Дольф!

Ты знаешь, что произойдёт. Воешь, кричишь, зовёшь его, умоляешь. На твою истерику никто не обращает внимания. Люди повернулись спинами, взирают на костёр, что нехотя разгорается в прохладном воздухе. Дольф, привязанный к столбу, смотрит на тебя.

Огонь, дым… и пелена слёз. Зовёшь до хрипоты.

Толпа азартно улюлюкает. «Колдун! Сдохни!» – кричат мужики, бабы и даже дети. А ты бессильно сползаешь по решётке: не вынеся пытки, теряешь сознание. И уже не видишь, как падает прогоревший до основания столб, погребая останки Дольфа.

Первые несколько дней ты подолгу рыдаешь от ярости, от тоски, от бессилия. Через неделю силы уходят и слёзы высыхают. Стоя или лёжа жарким днём и холодной ночью, под проливными дождями, существуешь. Не зовёшь смерти. И тебе всё равно, что произойдёт.

Люди, проходя мимо, бросают злые и брезгливые взгляды, кричат проклятия. Дети, бывает, кидаются камнями, но это им быстро надоедает – ты не реагируешь. Ссадины, синяки покрыты слоем грязи. Волосы и шерсть свалялись и потускнели. Нога болит не переставая. Боль выматывает. По ночам сгораешь в лихорадке.

Прошло много дней, тебя решают отпустить.