Мой неправильный ты

Остаюсь навсегда

твоей Симоной.

Симона в мотиваторах не нуждалась. Она сама выбирала свою судьбу, сама утоляла нестерпимую жажду любить и быть любимой. Но так часто декларируемая готовность к одиночеству – это преодоление страха или заявление сильного человека, готового к сложным испытаниям? «Семья – это союз двух свободных людей». Как хочешь, так и понимай, никто ничего не навязывает. Симона мудра. Симона права, и Рита вдруг поняла, что во всем права. В любви к Нельсону, в преданности Сартру. По-настоящему женственна. Здраво мыслит, горда, сильна, талантлива и любима. Потому и любима…

Ритина «fuga idearum» обычно систематизировалась прогулками по парку, иногда случалось так, что разрозненные мысли выстраивались в линию, помогали прийти к совершенно неожиданным выводам.

Но вот как быть с фактом?! – отрицать его бессмысленно, Рита ведь практик, а примеры чуть ли в каждой ласточкиной истории: мужчина, будто программа в мозг вчиплена, выстраивает модель отношений заранее. Все расчерчено от сих до сих, с готовой схемой наперевес он и приступает к реализации идеи «это и есть, дорогая, наша с тобой большая любовь». Встреча, первое смятение чувств, взрывы эмоций, понимание вот оно есть, и вот оно исчезло, чуть на больную мозоль наступишь. Кажется, что отношения развиваются, но это не так. Мужчина расставляет женщине заранее заготовленный капкан, и та неминуемо в капкан попадает. Высвободиться бы, любимый просто не понимает, что ловушка меня уродует, зубья впились до крови, тиски давят и жмут, это пытка! Я плачу от боли! Он просто не в курсе, что мне больно и плохо, думает она. Начинает объяснять – но выясняется, что они друг друга не понимают, не слышат, и «терпи меня, как есть». Ты думала, я изменюсь? Ты заблуждалась, терпи меня как есть. Терпи! И женщине ничего не остается, кроме смирения. Или разлуки. Но уход не…

* * *

Скрипучий снег, мягкое диминуендо тормозов, перламутровая «ауди» вкрадчиво замедлила ход и остановилась на пару шагов впереди. Передняя дверь открылась, из нее вышел смуглый темноволосый мужчина в черном кашемировом пальто, белый шарф, представительская форма одежды человека, занимающегося средним бизнесом.

От неожиданности Рита остановилась. Знакомые глаза, не спутаешь, она когда-то всматривалась в них, цыганский огонек и боль, глубоко запрятанная. Ориентировка всплыла – крематорий, похороны Эвы, человек в кожаной куртке застыл у изголовья, в лице окаменелое отчаяние. Фоном тогда пронеслось: а красив парень, Эва мне совсем о другом человеке рассказывала.

– Вас зовут Рита, я знаю. – Мужчина разглядывал ее в упор, как расстреливал.

– А вы… – Она запнулась, ей почему-то вспомнилось имя Аркадий, но не то, не то.

– Алексей Амелин, отец Эвы.

– Да, вы отец моей погибшей «ласточки». Я Эву очень хорошо помню.

Рита помолчала, ей почему-то хотелось сказать, что в смерти Эвы она не виновата, хотя ее никто не винил. Пока не винил. Но ей стало не по себе, даже ладони взмокли, несмотря на морозец, легкий, как ее невесомая дубленка, ни черта она не греет, кстати. Рита в ней мерзла нещадно. Но ведь «D&G», как-никак. Алексей ей определенно нравился, нет, это неверное обозначение. Она ощутила желание ему подчиняться беспрекословно. Никогда раньше такого не было, Юрочка не в счет, юношеская игра в любовь и в сияние. Не более того.

Алексей обошел машину, распахнул переднюю дверцу:

– Садитесь, Рита. Я вас подвезу.

– А меня подвозить не надо. Прогулки по парку помогают мне думать, – сказала Рита, но в машину села, Алексей закрыл дверь.

Откуда пришло это странное ощущение, что она его хорошо знает? И голос ей знаком, да, именно такой – твердый, уверенный, с легкой хрипотцой, наверное, курит много, подумала Рита.

– У вас загорелый вид, это так странно, в разгар зимы… впрочем, да, многие зимой выбирают эмираты.

– Я выбрал Майами. Пришлось. Поневоле бронзовеешь.

– А я удивилась, почему вы так и не пришли со мной поговорить. Никто не хотел со мной говорить об Эве, никто. Следователь от меня шарахнулся, как от привидения.

– Вы и к следователю ходили?

Впрочем, в этом он не сомневался. Ритины глаза сканируют, лазерная голубизна. Именно не лазурная, а лазерная. Полгода назад он прочел тетрадку Эвы, полгода мучений, Риту расспрашивать хотелось – или допрашивать? она стала его наказанием и ночным кошмаром, но почему зависает мгновение? он встретил Риту – и злость улетучилась, странное чувство, что знает ее давным-давно.

– Конечно. Мне до сих пор непонятно, как это могло случиться. С такой яркой здравомыслящей девочкой, ум и абсолютная трезвость мысли, я всегда считала, что она ходит ко мне только потому, что ей не с кем поговорить.