Мои непутёвые путевые заметки

«Ну вот, тут в газете написано, что в США умер первый гомосексуалист, заразившийся СПИДом».

Подозрение на практически багровом лице сменяется замешательством.

Ну да, как объяснить дочери, которая всю жизнь прожила в стране, где секса нет (и не спрашивайте меня, как они в Советах раньше размножались, сама теряюсь), что такое эти два слова…

Особенно первое…

Особенно папе-интеллигенту-инженеру, который, конечно, знает матерные слова, но не при детях же!

Замешательство на Мамы-папином лице сменяется теми самыми, которые не при детях и отчетливым «Боже, ну, почему я?».

Как рассказать уже вроде как взрослеющей дочери об ЭТОМ?

Если он с ней даже о ТОМ, что вроде как обычное дело, не говорил…

Надо все же отдать ему должное.

Мамин папа оказался молодцом.

И постепенно бурея щеками, шеей и ушами, объяснил сильно-образно-примерно, о чем спрашивала дочь.

После этого уже бурела Мама, наблюдая, как ее папа, забыв о том, что хотел взять в доме, улепетывал обратно в гараж.

Из деньго-обращательного

Первую половину своей жизни Мама жила в эпоху глобального дефицита.

Это когда на зарплату вроде как и можно было жить, но…

Невозможно ничего нормального достать.

Когда закончить торгово-экономический институт считалось намного престижнее национального университета.

А быть товароведом мечтала каждая вторая девочка.

Потом Мама выросла и жизненные реалии тоже… изменились.

Развалились Советы, и к дефициту в товарах присоединился дефицит в деньгах.

Во избежание утечки денежных ресурсов и до замены национальной валютой поначалу в обиход дополнительно к советским рублям были введены отрезные купоны.

Печатались небольшими квадратиками на листах формата А4 и номиналом соответствующим рублям.

Что после этого началось…

Обычно при выдаче зарплат сотрудникам любых учреждений вечно чего-то не хватало, чтобы всё и сразу.

То рублей на всех недостаточно, зато купонов было в достатке, и тогда в бухгалтерии делали пометки о задолженности перед тем-то и тем-то в том-то и том-то.

То купонов на всех не хватало, зато рублей в этот раз завезли больше, чем в прошлый…

В общем, жить стало, прям скажем, весело.

Посещать магазины было еще веселее.

Если там было еще что купить.

Потому что рассчитаться можно было, только предъявляя одновременно нужное количество купонов и рублей.

Кассирши все, как одна, обзавелись здоровенными ножницами (иногда Маме казалось, что они такие ножницы заводят для особо зверского способа убиения самого крикливого из покупателей) для отрезания нужного количества квадратиков купонов, соответствующих суммам в рублях.

В магазины приходилось ходить не просто с кошелечками, а с кошелищами размерами, приближающимися к авоськам, в которых помещались не только советские деревянные, но и мятые простынки купонов.

Продавщицы их, «простынки», бережно, по протертым до дыр, сгибам разворачивали и занимались художественной резкой.

Потому сгибать эти самые «простынки» приходилось тоже не пропорционально, а строго по линиям срезов, тем самым облегчая вырезательную работу кассирам.

Дабы не обнаружить в следующий раз протертую дырку вместо суммы в рублях, на которую именно этот квадратик и претендует.

Из трудно-добывательного

В общем, после всего былого в магазины теперь заглядывали больше по промтоварным делам.

В надежде прикупить на быстро обесценивающиеся рублики хоть что-то.

Иногда просто так «чтоб было», а иногда для возможного бартерного обмена.

Продукты стали же добывать старым способом – руками и лопатой.

Заводилось свое домашнее хозяйство.

Облагораживались сады и огороды, уничтожая на всем частнособственническом свободном пространстве газоны.

Брались дополнительные сотки.

В школах традиционно весной и осенью у детей появлялись незапланированные недельные каникулы.

Посадка и уборка картошки-капусты-свеклы-моркови… – это святое.

Весной на страду выходили все, начиная с бабок-дедок и заканчивая первоклашками, бывшими на подхвате.

Мамин папа тоже поучаствовал в картошечно-посадочном движении и даже успел отметиться в местном сельхозсообществе.

Сажать под лопату ему было не так интересно, инженерная мысля так и бурлила в голове, а рукам так и хотелось чего-нибудь такое этакое отчебучить.

Через год на посадочно-полевые работы было предоставлено нововведение – плужок.

Да-да, тот же плуг, только в несколько раз меньше.

И посадка картошки оказалась поставлена на конвейерную систему.

На уже вспаханном и прополотом участке делалась граблями разметка с длинными неглубокими бороздами.

Мамину сестрицу старшую (ввиду ее щуплости) запускали вперед на борозды раскладывать картофель недалеко друг от друга.

Основные закопщики посадочного материала становились строго между этими бороздками, которые делались чуть ли не под линейку, выверяя точно определенное расстояние.

Мамин папа, исполняя роль лошади, впрягался спереди и тащил плужок.

А Мама сзади (разве что только не тпрукала) держала сельскохозяйственное домашнее изобретение за ручки и контролировала, чтобы норовистый инвентарь шел ровно, без заячьих зигзагов.