Мои непутёвые путевые заметки

Картошка послушно погребалась под пластами земли от плужка, сил на это тратилось намного меньше (а значит, крепатура в перетруженных мышцах не заставляла вспоминать весь анатомический атлас человеческого тела, пытаясь сообразить, какая из хорошо прорисованной мышечной массы часть у тебя сейчас болит), и первый этап полевых работ в Маминой семье укорачивался буквально в два раза.

Соседи, поглядев на такое дело, тоже решили не отставать, толкая технический прогресс в одной отдельно взятой точке земного шара, и опыт перенять.

Так что уже через год на половине соседних участков картофель «хоронили» таким же способом.

Это было время, когда Мама впервые поняла, что лето – это не так уж и весело.

Вернее, ее «детское лето» закончилось.

А обновленное, огородно-календарное «лето» начиналось с ранней весны, когда надо было все перекопать, сорняки убрать, деревья побелить…

В общем, унывать не приходилось, так же как меланхольничать и депрессировать.

Передышка между посадкой и сбором тоже была небольшой.

Опять же святое дело, в пополам согнувшись, бродить между проклюнувшимися картофельными кустами и собирать колорадских жуков в баночку, и так до скончания веков…

Ну, или пока клубни не созреют.

В такие моменты Мама чаще чувствовала себя рыцарем в крестовом походе для борьбы с сарацинами.

Почему-то тогда в мыслях у Мамы сарацины прочно ассоциировались с саранчой, а колорады от этой братии по напористости, многочисленности и наглости тоже недалеко ушли.

Ассоциации с рыцарством усугубляло еще и то, что в углу у дороги, на поле с картофельными участками, средневековым донжоном торчал, сколоченный по всем правилам оборонительных сооружений, шалаш.

Сие сооружение хоть и не имело продолжения в виде крепостной стены, все же выполняло некоторые оборонительные функции.

Каждое огородное лето в ней круглосуточно дежурили рыцари-соседи по огородам, которые должны были бдительно следить за целостностью и сохранностью содержимого, засаженных продовольственным добром частных «плантаций», гоняя ежечасно незадачливых воришек.

Пережить консервацию первых плодов выращенного и собранного – было почти как семь кругов ада пройти – бесконечно, жарко и убийственно монотонно.

Потом наступало недельное затишье, когда все переводили дух и кидались на последнюю добытчицкую амбразуру с новыми силами.

Осенью же за плужком не побегаешь.

Лопата, мешок – и Мамино семейство опять один на один с картошкой.

Периодически можно было остановиться и поглядеть, насколько далеко в деле сбора урожая ушли соседи.

Дальше чувства колебались от результатов лицезрения – досада от того, что сосед слева уже почти закончил (ну да, у них же сыновья, как два бугая!).

Или радость «им до нас еще шлепать и шлепать!» при взгляде на огород соседа справа.

Время прошло, посадочно-огородный ужас ушел из Маминой жизни, но…

Воспоминания – как ни странно, чаще всего, даже теплые – остались.

Из долгожданного

Суббота (она, родимая, она).

Утро.

– Мама! – голос Средненького заставляет вынырнуть из сна и резко распахнуть глаза. – Старшенький ночью возле в туалете Борю вызывал.

(Средненький, конечно, выразился более оригинально, одним грубоватым, но емким словом, характеризуя ситуацию).

Первая мысль: «Ура!»

Вторая: «Наконец-то!»

Дальше мысли вообще начали скакать, как блохи.

Не-не, вы не подумайте, что Мама такая садистка.

Что радость ее относится к плохому самочувствию собственного ребенка.

Вовсе нет!

Просто если сложить вместе все факты, получится та ситуация, которую она очень ждала.

Ну, представьте: восемнадцатилетний деть, его вечерний уход к друзьям, возвращение домой ночью и… ночное же бдение возле белого друга…

Ужин причиной плохому самочувствию быть не мог – ели все, а плохо ему одному.

Какой вывод напрашивается?

Правильно!

Мы наконец-то перепили, и нам пло-о-о-о-хо!

Кто бы знал, сколько Маме пришлось пережить этих вечерних уходов и возвращения, вечно осторожничающего во всем, ребенка… мм… совершенно трезвого домой.

И не надо говорить, что Мама хочет сделать из него алкоголика, вот уж нет!

Просто у Мамы принцип – нужно хотя бы раз в жизни перепить, чтобы понять две вещи:

Первое – свою норму, после которой пить не стоит,

И второе – как хреново бывает организьму после того, когда бывает очень хорошо.

Это, в Мамином понимании, проходило в категории «жизненный опыт».

Который, как известно, оставлял в памяти след только в том случае, если был приобретен с собственными набитыми шишками.

Казалось бы, оба вышеизложенных слова начинаются на одну букву «п», а как кардинально отличаются состояния, ими описываемые…

А еще Мама на все сто знала, что процесс должен быть проконтролирован.

Ненавязчиво, но все же…

Правильные подсказки по дальнейшему выводу тельца из отвратительного самочувствия – половина успеха в столь нелегком деле.

Так что вот оно, свершилось!

Ребенок полдня отпаивался под маминым чутким руководством молочком, выводя токсины и сам себе обещал…

Чего он не собирается пить еще как минимум полгода.

А что будет готов попробовать уже через пару месяцев.