Мой невыносимый телохранитель

Он стоит, засунув руки в карманы и смотрит на нас. Похожий на статую, большой и широкоплечий, одетый в тёмный деловой костюм — даже в такой ситуации отец выглядит идеально. Безупречно. Только лицо похоже на восковую маску.

Машина останавливается, Тимур сжимает мою ледяную ладонь, а я разрываюсь между желанием броситься отцу на шею и никогда-никогда больше не выходить наружу. Так и умереть здесь, в душном салоне.

Тимур выходит первым и подходит к отцу. Я вижу лишь его затылок, напряжённые плечи. Он о чём-то говорит — мне не слышно — и взмахивает рукой назад.

Отец переводит взгляд с Тимура на меня, после снова возвращается назад и делает то, чего я боялась больше всего на свете: размахивается и бьёт Каирова со всей силы.

19 глава

Я толкаю дверь, боясь не успеть. Паника сковывает меня по рукам и ногам, но нахожу в себе силы вырваться из плена душного салона.

Вываливаюсь на улицу, забываю обо всех своих травмах — даже колено не беспокоит — и несусь вперёд, позабыв обо всём на свете.

Отец бьёт Тимура — это единственное, что отпечатывается в сознании. Грохочет набатом, звучит колоколом, разбивает меня на части. Ничего не вижу перед собой, кроме дерущихся чуть дальше мужчин.

Они катаются по земле, рычат и шипят, плюются друг в друга яростью, ненавистью и злобой. Такой острый коктейль, от которого задыхаюсь.

Слишком много тёмной мужской энергетики. От неё крышу сносит.

Уже неважно, кто в этом месиве отец, а кто — самый любимый мужчина на свете. Понимаю одно: я обязана их разнять.

“Я же обещала Тимуру быть рядом”, — звучит в голове.

Закусываю губу, кричу: “Папа, не смей!”

Не надо, папа! Ни в коем случае! Не знаю, что сказал ему Тимур, что спровоцировало драку, но сидеть в тенёчке, наблюдать за мордобоем не получается.

Не буду стоять в стороне, когда перед глазами такие дела творятся.

Перед глазами мелькает тёмный пиджак, и я бросаюсь вперёд, падаю вниз, группируюсь и обхватываю плечи отца.

— Папа, не надо! — ору, что есть мои. Прямо в ухо.

В этот момент ничего больше не существует: только желание остановить этот произвол, сделать всё, чтобы больше никогда самые дорогие мои мужчины не сплетались в древнем танце войны.

Не переживу этого, не вынесу. Они оба, каждый из них — важные для меня.

Я сползаю с отцовской спины, кое-как выравниваюсь, шиплю и становлюсь на ноги. Перед глазами всё плывёт, но боковым зрением замечаю, что папа поднимается на ноги.

Мне нужно остановить его, чтобы больше не махал кулаками — это единственное, что понимаю сейчас.

Стараюсь не смотреть на Тимура — стыдно. За отца в том числе. За себя — особенно. Они ведь друзья, сослуживцы, а я стала между ними! Если бы не я, то никакой бы драки не было.

Отец тяжело дышит, а я держусь рядом, чтобы, если что, помешать выйти на второй круг бойни.

— Мудак, — выплёвывает отец, и я, честное слово, никогда его таким злым не видела.

Он действительно готов его убить, и я не понимаю причину такой гулкой ярости, рассекающей воздух.

— Ты должен был следить за ней! Запереть! — орёт отец, совершенно не осознавая, что я — совсем рядом. — Она моя дочь, а ты просрал её безопасность.

Отец гневается, но я обхватываю его шею руками, тяну назад, пытаюсь хоть как-то помешать их слишком яростной перепалке.

Тимур стоит напротив и растирает по лицу кровавый след. Запрокидывает голову, шумно втягивает воздух, но тёмный взгляд держит меня в фокусе.

— Ты всё слышал, — голос Тимура совсем чужой. Колкий, скрипучий, но в нём твёрдость и уверенность в каждом слове.

— В смысле, она твоя? — орёт отец, вырывается, но я сильная девочка, моих рук хватит, чтобы объять целый мир. — Она совсем ребёнок. Ты не имеешь  права на неё смотреть. Мразь! Похотливый подонок!

— Папа, я люблю его! — выкрикиваю совершенно неосознанно, но именно эта фраза останавливает смертоубийство.

Отец так и замирает, занеся кулак. Я сползаю вниз, хватаю отца за ткань пиджака, натянутую на спине, выгибаюсь, огибаю мощную фигуру, оказываюсь напротив. Сжимаю в кулаках  борта идеально отглаженного пиджака, тяну на себя, становлюсь на носочки.

Ловлю расфокусированный взгляд отца, смотрю внимательно в его светлые глаза.

— Папа, я люблю его, — говорю, буквально вгрызаясь взглядом в глаза родителя. — Слышишь меня?! Три года люблю, только его. Он герой, он самый лучший. Тимур спас меня. Ты слышишь меня?

Отец кажется мне кем-то незнакомым: слишком растерянным, потерянным, несчастным. Он не понимает, что именно имею в виду. Не слышит.

Или не хочет слышать?

Отец накрывает мои ладони своими, отрывает палец за пальцем от своего жутко дорого пиджака, отступает. Кладёт руку на мой затылок, смотрит прямо в глаза.

— Эллочка, у тебя шок, — говорит, но я качаю головой так сильно, что спутанные волосы падают на глаза.

— Я люблю его, — повторяю, словно заведённая, и тепло обдаёт мою спину.

Тимур. Его присутствие я узнаю из миллионов подобных.

— Сергей, пойдём поговорим, — Тимур собственнически кладёт руки мне на плечи и притягивает к себе. — Как взрослые люди, а не подростки.