Мой невыносимый телохранитель

У меня даже успокоиться не получается! Куда там, если столько мыслей в голове, и все они распирают меня изнутри, причиняют практически физическую боль?

— Папа… — произношу одно-единственное слово, которое занимает сейчас все мои мысли.

В нём слишком много личного, одного на двоих, и тихий вздох Тимура подтверждает мои мысли — его это тоже волнует. Впрочем, удивляться нечему.

Они же друзья, да?

— Ты знаешь, как мы с твоим отцом познакомились? — спрашивает и немного ослабляет объятия — ровно настолько, чтобы я могла видеть его глаза сейчас.

— Вы служили вместе, — вспоминаю то, о чём говорил отец.

— Правильно, — горько усмехается и наматывает на палец прядь моих волос. — Служили… он спас мою жизнь. Нас загнали в воронку, обступили со всех сторон. Свистели пули, рвались мины, горячий песок набился в глотку и ничего вокруг не видно. Тогда погибли почти все ребята, но твой отец вытащил меня из пекла этого, нашёл лазейку. Спас.

Тимур никогда так много не говорил и сейчас выдохся — замечаю это по сжатой напряжённой челюсти и пульсирующей жилке на шее.

— Ты поэтому согласился охранять меня?

— В том числе, — его плечи дёргаются, а взгляд теплеет. — Я должен ему свою жизнь, но между нами всё сложно. Твой отец непростой человек, с ним нелегко. Но ещё я не хотел, чтобы кто-то другой вертелся возле тебя.

— Экий ты ревнивец.

— Есть немного, — тихо смеётся, но смех обрывается на полувздохе. — Элла, он любит тебя, очень любит. Просто не умеет это по-человечески показывать.

— Я понимаю, веришь?

Глажу кончиками пальцев смуглую кожу на груди, впитываю тепло, заряжаюсь от Тимура энергией и перенимаю уверенное спокойствие, которым он будто бы светится изнутри.

— Поговоришь с ним? — шёпотом, и в голосе нет ни давления, ни нажима — лишь живой интерес.

— Постараюсь, если он перестанет перегибать палку.

— Он пока не перестанет. Ему время нужно.

— Зачем оно ему?

— Чтобы смириться с тем, что у нас всё серьёзно.

— А у нас серьёзно? — спрашиваю, с трудом моргая. Слишком хочется спать, я очень устала.

— Серьёзнее, чем с кем бы то ни было до тебя.

22 глава

— Ты прикалываешься! — восклицает Анжелика и даже ладошками округлившийся рот закрывает. — Вот это приключения!

Моя лучшая подруга — человек для меня невероятно важный, ценный и любимый. И она первая, к кому я рванула, когда немного пришла в себя.

Вернее, не так. Если бы я к ней срочно не рванула, она бы подняла всех на уши, наняла поисковой отряд, взяла самую опытную овчарку на поводок и разыскала меня даже в самой далёкой глуши.

О том, что отец отказался от “трона” по просьбе похитителей, Анжелика, как и весь город, узнала из новостей. И я знала прекрасно, как сильно она обо мне волнуется, потому не стала тратить её нервные клетки попусту и приехала к ней.

Сейчас мы сидим в крошечной кофейне на первом этаже её дома, пьём кофе и едим круассаны. Анжелика, нервничая и охая, съела аж три штуки, я всего один, потому что слишком занята рассказом об изменениях в моей личной жизни и прочих выкрутасах последних дней.

— Всё-таки ты его добилась! — издаёт победный клич и в ладоши хлопает. — Молодец, Эллка, просто умница.

Анжелика встряхивает фиолетовыми кудрями, засовывает в рот последний кусочек круассана и, довольная, откидывается на спинку стула. В зелёных глазах сияет гордость — она за меня рада. Подруга — единственная, кто знал о моей любви к Каирову, и только её безграничная вера в меня питала получше высокооктанового горючего. Все три года Анжелика зудела на ухо, что я не должна теряться, нервничать и стесняться, а должна смело посмотреть в глаза Тимуру и признаться в своей любви.

Возможно, без её поддержки у меня ничего бы не вышло.

— Слушай, а если дядя Серёжа так и не одобрит ваших отношений, — наступает на больную мозоль и, не глядя на меня, мешает ложечкой с длинной ручкой сахар на дне очередной чашки кофе. — Ну, вдруг не примет, всё-таки будет стоять на своём… что делать будешь?

Анжелика всегда зрит в корень и умеет вычислять самое важное.

Вздыхаю и отвожу глаза. Рассматриваю спешащего с подносом долговязого официанта в клетчатой рубашке и пытаюсь посчитать, сколько серебристых пуговиц на его рубашке, стараюсь угадать, какой сорт кофе он несёт для одного из гостей. В общем, делаю всё, чтобы не отвечать на вопрос.

Потому что не знаю ответа. Вернее, догадываюсь, но озвучивать его не хочется. Потому что стоит позволить словам вырваться на свободу, они станут реальностью.

Реальностью, в которой мне будет неуютно.

— Энджи, я не знаю.

— Выберешь Тимура? — догадывается Анжелика и тянется ко мне. Берёт мои ладони в свои, крепко сжимает и в глаза заглядывает.

— Я не хочу ничего выбирать, — говорю с тихим вздохом и, чтобы скрыть неловкость, которой не было никогда в наших с Анжеликой разговорах, вырываю левую руку и впиваюсь пальцами в чашку с кофе.

Он остыл, покрылся плёнкой, но я всё равно его пью, потому что мне нужна пауза.

— Я всё время об этом думаю, не могу успокоиться, — говорю, когда горьковатый напиток допит до дна, а от горечи на корне языка не осталось и следа. — Папу люблю, но и Тимура люблю. А папа…