Коня, словно она была не жительница Земли, а существо из какой-нибудь отдаленной туманности, которому все земное было чуждо, а поэтому вызывало страх, вместо любования цветком или погони за бабочкой в ужасе выкатила глаза, жалобно замяукала и, всем телом припадая к земле, буквально поползла к ближайшему кусту, в который немедленно и забилась. Напрасно я звал ее, она не откликалась, не проявляла ни малейшего желания выглянуть из своего укрытия.
Пришлось вытаскивать ее оттуда. Оказавшись у меня на руках, она, как в деревяшку, вцепилась в меня и в каком-то неистовом стремлении полезла вверх, сначала на плечи, а там — чуть ли мне не на макушку, словно на этой высшей точке находилось спасение от всего того, что так ужаснуло ее среди великолепия трав и цветов.
Конечно, собираясь с Коней на улицу, я ожидал от нее определенной реакции на это, но только не такой. Все-таки Коня попала ко мне в дом с улицы, и мне казалось, что она не могла совсем забыть ее, но выходило, что я ошибся. Придется заново приучать Коню ходить по родной земле.
Этим я и занимался в течение нескольких дней, и Коня мало-помалу свыкалась с новой обстановкой, становилась с каждым разом все смелее и наконец преодолела все свои страхи. Но осторожность не покинула ее, и она в отличие от других кошек, беспечно сидящих возле подъездов и позволяющих гладить себя кому угодно, не подпускала к себе ни одного человека. Подвижная как ртуть, она мгновенно скрывалась, едва что-то вызывало у нее чувство опасности.
Кому-то такая осторожность могла показаться чрезмерной, но лично я был доволен таким поведением Кони. Понаблюдав за ней несколько раз, я убедился: такая не попадется никакому злоумышленнику. А их в окрестностях нашего дома хватало. В основном это были подростки, от которых кошкам не было никакого житья. Любой из них, словно дикарь, встретивший невесть какое страшилище, норовил бросить в кошку камнем, ударить ее ногой или палкой. Находились и такие, которые убивали. Одну жертву такого убийства я видел собственными глазами.
Наш десятиподъездный дом одной стороной выходит на старый яблоневый сад. Когда-то он был культурным, но началось массовое строительство, все вокруг сада застроили, и он стал бесхозным, превратившись в своего рода парк. Летом ли, зимой — сад всегда хорош, и когда я иду на автобусную остановку, то предпочитаю пройти мимо сада, хотя есть путь короче.
Так было и в тот зимний морозный день. Мне надо было ехать в редакцию, и я пошел к автобусу обычным путем — мимо сада. Заснеженный и тихий, он был очень красив. Я любовался им, и вдруг в глаза мне бросилось что-то чужеродное и враждебное этой красоте — такое, чего я сразу не мог понять. Понадобилось несколько секунд, чтобы увиденное дошло до сознания.
Это была кошка. Захлестнутая петлей за шею, она висела на яблоневом суку, закоченевшая, с раскинутыми в стороны лапами, словно была не повешена, а распята, обратив на окна дома мертвое кошачье лицо.
О, какую ненависть испытал я в те короткие минуты! Никогда, ни к кому не испытывал я такой ненависти, и, застань убийцу за его гнусным занятием, я не поручился бы за его жизнь.
Оставить все так, как есть, я не мог. Попробовал развязать веревку, затянутую в узел вокруг сука, но она так задубела, что не хватало силы вытянуть нужный конец. Пришлось возвращаться домой за ножом. Разрезав веревку, я отнес труп кошки в глубину сада и закопал в снегу…
Когда перед тобой такие примеры, а главное — люди, способные на это, начинаешь радоваться, что твоя кошка или собака — нелюдим и поэтому может избежать западни, в которую большинство животных попадает из-за своей доверчивости.
Радовался и я, поскольку, выпуская Коню время от времени на прогулку, был уверен, что она не даст обмануть себя никакому любителю поиздеваться над бессловесными и беззащитными тварями. Правда, поначалу у меня были определенные опасения, но скоро я убедился, что они беспочвенны, как убедился и в некоторых достоинствах Кони, о которых, говоря откровенно, даже не подозревал, хотя считал себя кошатником и думал, что разбираюсь в кошках. Оказалось — не совсем.
Так, неожиданно выяснилось, что Коня узнает меня не только по запаху и на слух, но и по зрительному образу, который запечатлен у нее необычайно прочно. В этом, собственно, нет ничего удивительного, все животные узнают своих хозяев по внешнему виду, но, насколько я знал, считалось, что главным отличительным признаком здесь была якобы одежда. Утверждалось даже, что стоит человеку переодеться, и он запутает этим любую кошку, любую собаку. О таких опытах рассказывалось даже в одном научном журнале.
Не знаю, с кем и как проводились эти опыты, но готов отстаивать перед кем угодно: утверждение, что перемена одежды может сбить животное с толку, не соответствует действительности. Коня узнавала меня в любой одежде безошибочно, на расстоянии в десять — пятнадцать метров, независимо от того, стоял я или двигался.