Мой огненный ангел

12 сентября 1967 г. умер владыка Сергий (Ларин). На даче в Мамонтовке. Мы все, юноши и девушки, принимали активное участие в похоронах. Отец Александр всё время служил литии и панихиды. Приехал владыка Пимен, будущий Патриарх. Было много духовенства, но особенно помню, как батюшка утешал Алика и безутешную Молодашу (его тётю Нину Григорьевну). Он находил какие-то простые и добрые слова, молился, опять утешал. Родные так плакали, что я не выдержала, на отпевании встала на колени перед распятием: «Господи, прости ему все его согрешения, а если он в чём не успел покаяться, то отдай его грехи мне, жизнь ещё большая, я буду молиться за него, и Ты простишь и его и меня». Примерно так я лепетала, стоя на коленях. В этот день я не могла успеть сказать отцу Александру о таком своём подвиге (похороны, поминки, многолюдство), а на следующий день я примчалась к нему «в счёт именин», на которых не была в связи со смертью владыки в этот день. Узнав, в чём дело, отец Александр стал белый как полотно. «Что вы сделали?» — «А что? Я хочу помочь». — «Что вы сделали? Так нельзя, так нельзя… Теперь надо за вас молиться, не вставая с колен!» И он опустился на колени и долго молился с закрытыми глазами. По лицу его потекли слёзы…

Больше об этом мы никогда с ним не говорили. А за владыку Сергия (Ларина) молюсь до сих пор; а теперь уже и за трагически погибшего Алика (Альвиана).

Владыка Сергий (Ларин)

Алик (Альвиан Сергеевич) Ларин

Тарасовский период

Отец Александр заезжал к нам в Пушкино на Оранжерейную и долго беседовал с папой в его кабинете. У папы была большая библиотека, 12 тыс. книг, большое количество — по ботанике, лесоводству и другим естественным наукам. Так вот, идея батюшки была в том, чтобы папа описал все библейские растения, которые упоминаются в Ветхом и Новом Завете, с научной точки зрения. «Симфоний» тогда не было, и я так понимаю, что они вылавливали все названия растений прямо из текста. Батюшка уходил поздно, всегда торопился, и в эти визиты мы никогда не успевали пообщаться. Потом папа запирался с мамой на кухне, и они долго о чём-то говорили. Мы с Верой старались хоть что-то услышать, и однажды до нашего слуха донеслась фраза: «Анечка, отца Александра преследуют». Мы подумали, что ослышались, но родителей спросить не смели, а сам батюшка нам ничего такого не говорил.

Завершая рассказ о тарасовском периоде, хочу ещё раз отметить его важную черту: нас тогда было очень мало, и батюшка был доступен и в храме, и дома. Он уделял нам очень много времени, но никогда не давил на нас. Он просто был с нами. Из праздников он очень любил Преображение, Успение и Третий Спас и всегда просил, чтобы мы, по возможности, были в церкви в эти дни. На зимние праздники он благословлял нас бывать в московских храмах, у Илии Обыденного и у свят. Николая в Кузнецах, так как волновался, что мы поедем вечером электричкой (хоть в Пушкино, хоть в Москву). Исповедь он принимал в Тарасовке всегда очень подробную и индивидуальную, говорил в основном сам, так как мы не знали, что говорить после обычных «гневалась, раздражалась, завидовала». После исповеди вырастали крылья, в полном смысле слова. Жаль, «никто не видел ни трепетания, ни взмаха, ни полёта…» Мне казалось, что я лечу через тарасовское поле, не касаясь земли. Хотелось со всеми поделиться этим состоянием души, но по какому-то внутреннему чувству я знала, что нельзя, и не привлекала своих подруг в Тарасовку, даже самых близких. В училище у меня были любимые, задушевные подруги и друзья, но никто не знал о Тарасовке. Конечно, знали мои верующие друзья: Голубцовы, Соколовы, Ларины и внучки отца Павла Флоренского Оля и Маша Трубачёвы. В училище о Тарасовке знал только Дмитрий Александрович Блюм, но даже его племяннице и моей подруге Кате Малышевой я ничего не говорила. И только с Аликом Лариным (теперь погибшим) и Павлом Егоровым (теперь знаменитым пианистом и профессором) мы многозначительно кланялись, проходя в зал на репетицию или в аудиторию на занятия.

Катя Малышева и Нина Фортунатова

Подруга по училищу и Пушкино Надя Соловьёва

Примерно со 2-го курса Паша Егоров примкнул к нашей семье, часто бывал на Трёхпрудном и у Лариных, у Ведерниковых и Трубачёвых. Пианист он был необыкновенный (батюшка называл его Софроницким), играл, как может играть глубоко верующий человек, как играла Мария Вениаминовна Юдина. М. В. Юдину мне доводилось встречать на проповедях у отца Всеволода, а потом я увидела её портрет в кабинете у отца Александра и поняла, что это всё единая нить. Её первую в консерватории хоронили как христианку: перед гробом открыто несли большой деревянный крест. И нёс его Паша Егоров.

Выпускной концерт Павла Егорова. 1968 г.

Мария Вениаминовна Юдина

Фотографии на стене