Мои останкинские сны и субъективные мысли

На моего оппонента зашикали и закричали по-грузински – как мне потом перевели смысл: нельзя так с гостем разговаривать – и оттащили в сторону. Кто-то схватил меня за руку и развернул к себе. Широкоплечий крепкий парень в бедной дерматиновой куртке, разговаривая со мной, горячился и размахивал руками. Я заметил, что ладони у него покрыты многолетними мозолями.

- Я тебе скажу правду, - говорил он красивым гортанным голосом. - Живу в деревне, приехал сюда из Сванетии. Мы нищие. Я мечтаю о простой работе. Чтобы мог кормить свою семью. А Миша… Миша – парней сажает в тюрьму. Сколько молодых ребят сейчас сидят!

Прямо посреди площади стоял старый диван, который был занят группой женщин, молчаливо и глубокомысленно созерцавших происходящее вокруг. Ещё одна дама важно сидела рядом в родственном дивану кресле и изящно держала в руках сложенный зонтик. У Мананы, пожилой и очень политизированной мигрелки тоже была мечта. Ради неё она приехала из западной Грузии со своими тремя подружками.

- Демократию хочу, - призналась она с характерным грузинским акцентом. - Мальчик, понимаешь? Демократию!

- Если Саакашвили не согласится с требованиями протестующих, Вы отсюда не уйдёте?

- Нет, не уйду. Хочу досрочные парламентские выборы, - объявила Манана и отвернулась от меня, дав понять, что торг неуместен.

«Ну, грузины. Вот обнаглели! Путина на вас нет!»

Они думали, что уберут Саакашвили, и в их стране всё вдруг изменится. Только он мешает процветанию их Родины, только из-за него всё плохо. Так же они думали, свергая Эдуарда Шеварнадзе. Я вдруг вспомнил, что по дороге из аэропорта в гостиницу мы проезжали по главной улице Тбилиси, проспекту Руставели, и там шли ремонтные работы – как и год назад. Ничего не изменилось на этой главной улице столицы. А у Государственного театра оперы и балета на пересечении Руставели и улицы Реваза Лагидзе рабочие выкладывали плиткой тротуар, прилегающий к мостовой. Вернее, один работал, другие стояли рядом и давали советы, как класть плитку, а ещё несколько тучных и энергичных людей в костюмах и галстуках – видимо, начальство – наблюдая и покрикивая на рабочих, контролировали процесс.

«Так говорить или не говорить?»

В «пресс-центре» на Руставели тоже кипели митинговые страсти. И здесь тоже Михаила Саакашвили никто уже не защищал.

«Пресс-центр», корпункт APTN состоит из трёх рабочих комнат. Но все собирались в большой передней, где за большим столом курили, пили чай или кофе и спорили. В тот вечер я застал там шефа APTN Вахо Забашто, Мамуку – Васо Матуа с ВГТРК, нашего нтвшного оператора Гиви Пейкришвили, Зуру Мурадова оператора-стрингера и Шаха – Шахвеледа Эйвазова с Associated Press.

- Вы же в прошлый раз говорили совсем другое здесь, - спрашивал я, стуча ногтем указательного пальца по столу. – Мол, Саакашвили сделал так много для страны всего за несколько лет и так далее.

- А что он такого сделал? Обязан был сделать, - недоволен был Вахо. – У нового аэропорта крыша слетела после первого же урагана. Внизу коррупцию убрал, а наверху стали брать ещё больше.

- Надо быть справедливым, - рассуждал Мамука. - Миша сделал много. И за несколько лет власти начали решать проблемы, которые накопились за многие предыдущие годы. Но, во-первых, он обязан был это делать – ведь он президент. Во-вторых, теперь он постепенно узурпировал всю власть в стране под себя. В-третьих, сейчас важно другое – пойдёт он на силовое подавление протестов или нет?

- Неужели, он будет разгонять и избивать митингующих?

- Ха-ха! Расстреливать будет! Расстреливать, парень! - Вахо рубил ладонью воздух.

- Боюсь, что я тоже так считаю, - процедил Мамука. – Сейчас он будет выжидать. В течение двух-трёх дней всё будет ясно. Завтра Миша точно не будет разгонять митинг.

Мнения разделились следующим образом: три к одному в пользу того, что президент Грузии в конце концов всё же применит силу.

- Вот вы все его ругаете. Но если бы он вернул земли, - я предполагал отсоединившиеся Южную Осетию и Абхазию. – То вы ему всё простили бы. Всё!

Ребята промолчали. Восстановление территориальной целостности их родины – самая больная тема для любого грузина.

- А где, кстати, Нугзар? - поинтересовался я у ребят про собкора НТВ в Тбилиси Нугзара Кереселидзе.

И тут все вдруг приуныли. Шах сразу встал и вышел из передней. Вахо произнёс: «Ээээээ!» и пошёл смотреть в соседей комнате по телевизору местные новости на полную громкость. Мамука закурил сигарету и, уставившись в какую-то точку на стене, погрузился в процесс познания своего внутреннего мира. А Гиви как-то с укором посмотрел на меня и ушёл разбирать кассеты.