Мои останкинские сны и субъективные мысли

Там же, у парковки, на земле полулежал парень среднего возраста – судорожно обхватил одну ногу, раскачивался и выл от боли. Нога была залита кровью, но была цела. Кажется, он работал контролером на этой автостоянке, сейчас не помню. У меня в блокноте записано его имя, но боюсь ошибиться.

- Можем тебе помочь?

- Не трогайте ногу, - замахал рукой парень. – Не подходи, не подходи близко.

Рассказал нам, что взрыв произошёл под одним из горевших автомобилей. Якобы, под почти уже сгоревшими «Жигулями» находилось взрывное устройство. Потом это не подтвердилось. Просто эпицентр взрыва был рядом с машинами, и взрыв бензобака одной из них это и был тот второй хлопок.

Мы носились на пространстве, на котором были разбросаны тела погибших, лежали раненые. Буквально бегали по фрагментам тел, перепрыгивая, иногда обходя их. Я обратил внимание на наблюдавших за местом теракта людей. Это было поразительно. Люди стояли на тротуаре плотной стеной. В молчании и оцепенении. Торжественно как-то. В глазах у людей не было злобы, ужаса. Они просто стояли и смотрели. У них тоже был шок. Тот молодой милиционер бегал и просил их уходить, потому что кто-то кричал о втором взрывном устройстве. А они не расходились, народ всё прибывал. Вот и со страной так. В тот момент там, словно, стояла вся Россия. Стоит молча и смотрит. Не знает, что делать. Злиться, ненавидеть – кого? своих? их? Она не просто молчит, безмолвствует. Она в состоянии шока, в трансе.

В какой-то момент я отвлёкся от происходящего, и обратил внимание на какой-то непрекращающийся, беспокоящий звук над ухом. Это стонал Сережа Конаков, не преставая стонал.

- Что с тобой, Сережа?

У бедного парня была истерика.

- Я на глаз наступил, - закричал он.

- Какой глаз? – сразу не понял и стал разглядывать лицо звукооператора.

- На глаз. На человеческий глаз, - ещё громче закричал Сережа с отчаянием. - Понимаешь? Здесь вот валялся, а я наступил.

Мне стало не по себе не от того, что он сказал, а от того, как он это сказал. Я знал, что у него проблемы со здоровьем, о которых он боялся говорить даже родным. Надо было ему помочь – хотя бы словами, иначе ему могло стать ещё хуже – по себе знаю. Даже штатив за Конакова носил наш водитель Серёжа Мельгунов.

- А тебе, что – все равно?

- Не всё равно, Серёжа, - стараюсь его успокоить. – Соберись. Потом и выпьем, и раскиснем. А сейчас – соберись. Мне тоже нехорошо.

- А по тебе и не скажешь…

У меня в таких критических ситуациях – когда надо выполнять свою работу журналиста – наступала внутренняя психологическая концентрация. Эмоции внутри бушевали, но словно находились в неком запечатанном чугунном котле. Потом прорывалось.

Стали подтягиваться коллеги. Из-за лужковских пробок машины, в том числе и спасатели, не могли быстро доехать до места теракта. Наша «тарелка» ехала из Останкино и застряла на Крестовском мосту. Мне пришлось с кассетами бежать к ней прямо по проезжей части. «Тарелка» ехала не быстро, и я запрыгнул в неё на ходу. Станцию инженеры разворачивали почти во время движения. Стали «гнать» (передавать) первую «картинку». Хорошо, что «тарелочники» привезли партию запасных аккумуляторов – наши уже окончательно сели.

Приехало много силовиков. Постоянно прибывали какие-то сёрьезные люди в форме или в дорогих костюмах, которые прятали лица от камер, морщились в сторону нас и коллег. Место взрыва оцепили, а нашего брата журналиста выдавили за ограждение.

Звонят из вечернего выпуска. Шеф-редактор Саша Сапожников (по прозвищу Сапог – от фамилии; безОбразное прозвище), на которого – как мне объяснили – в тот вечер повесили обязанности одного из цензоров телеканала, ответственного за эфир.

- Сколько в реальности там погибших ты видел? – грустно спросил Саша.

- Ну, восемь только я насчитал. С ранениями очень много. Я видел трёх тяжелораненых, а остальных – больше тридцати. Не считал. Есть раненые дети…

- Так… - вслух размышлял Сапог. – У нас официально только шестеро погибших… Надо подумать.

- Понятно, - я вообще-то не завидовал ему.

В нашей «тарелке» мы видели эфир информационных экстренных выпусков НТВ. Информация, конечно, была причёсанная, без подробностей. «Картинка» шла одна и та же, хотя на месте работало уже три съёмочные группы НТВ – и мы всё это «перегоняли» в Останкино, ничего не обрезая. «Синхроны» людей, пострадавших и очевидцев, в эфир не давали.

- Саша, мы же всё «гоним» в Стакан. А «картинка» в эфире одна и та же. Почему?

- Думаем пока. Думаем, - вздохнул Сапог. – Все очень сложно. Сложно. Ждём указаний.