Мой отчим - советский пенсионер

— Простите! А сколько же наших солдатиков полегло там? Известно ли количество жертв наших русских воинов? Почему-то нигде не встречала таких цифр…

— Принято считать, что "Безвозвратные потери" РККА составили около десяти тысяч человек, — это мне отчим ответил. Он, в отличие от своего друга, казался практически трезвым, речь лилась так ровно, — даже позавидовала его выдержке. — Но, понимаешь, эти цифры, — официальные, то есть могут расходиться с реальностью. Возможно, было двенадцать, или пятнадцать, или двадцать тысяч погибших. Никто точно не скажет.

— Как же, — возражаю, — хотите сказать, что в учебниках — всё "враки"? И там цифры занижены? Но зачем, с какой целью?

— Чтобы показать, как хорошо, почти без жертв, мы можем бить врага… Знаешь, Зоя, по-моему, тебе нужно отдохнуть после обеда: глаза у тебя красные…

Хорошо, что не добавил: "И несёшь ты белиберду несусветную…"

И Нина Михайловна отвела нас в симпатичную горенку, в которой всё было, как в старину: и рушники, и скатерть, и вышитые занавески. Только кровати стояли современные: металлические, с железными щишечками на спинках. А на кроватях — перины… Велела нам хозяйка отдыхать до ужина, сказала, что потом нас позовёт…

Как брыкнулась я на кровать, в чем была, — в юбке с кофтой, — так немедля и уснула. И снов даже не видела: вреден ликёр "Бенедиктин", оказывается! Обычно мне всегда цветные сны снятся, в которых лечу над полями да лесами, по звездам…

Проснулась: темно. Слышно сопение мамы на соседней кровати. Тихо встала. Куда, думаю, идти нужно? Ну, сами понимаете, — куда… Вышла из комнаты в полутьме, — где выключатели, не знаю, так и шла без электричества. Топ-топ, тихо иду, — слышу, где-то голоса раздаются. Прислушалась: в комнате передо мной, за прикрытой дверью, разговаривают дядя Семён и друг его. Не спорят, просто говорят. Интересно, думаю: неужели до сих пор про войну вспоминают? Приложила ушечко:

— Сема, все твои денежки у меня в целости и сохранности. Ровнехонько двенадцать тысяч, за десять месяцев. Вся твоя пенсия. Всё в почтовом конверте лежит, тебя дожидается. Одного не пойму: раз живёшь ты в законном браке с этой милой женщиной, — отчего бы тебе не оформить пенсию по фактическому местожительству? Ведь это же сколько мороки: бесконечно ездить забирать свои деньги, доверенности продлять, — зачем тебе это? Мне-то не трудно сходить на почту и получить твою пенсию, но зачем тебе лишние разъезды? Мы уже не молоды…

Что ответил отчим, услышать не удалось: ответ его был тих, как шелест волны…

В тот момент я еще не совсем протрезвела, но что-то в словах Геннадия Кузьмича показалось мне непонятным, почти абсурдным. Но вечером трудно думать…

Глава 15

Остолбенела я в тот момент, услышав разговор о деньгах. Ведь слово себе дала, что не буду больше отчима ни в чём подозревать, не стану копаться в его вещах и расспрашивать разных людей об его мнимых, — или фактических, — проступках. Но только он мне непрошено сам вновь повод для подозрений дал: этот разговор о деньгах заставил похолодеть руки. Даже задрожала я вся: что же, думаю, значит, отчим и здесь, через друга своего Геннадия Кузьмича, на которого доверенность оформил, — пенсию получает? Но его пенсия начисляется через Сальский райсобес! Как же так? Как может один человек получать несколько пенсий одновременно? Или он здесь пенсию получал, как съехал из Гиганта, а теперь только в Сальске ему начисления ежемесячные идут? Или всё-таки все деньги ему одновременно "капают", — так говорят, кажется, о "дармовых" деньгах? И что за деньги ему шлют в Котельниково, — может, это еще одна пенсия, а вовсе не выплаты какие недоплаченные?

Вспомнились мне почему-то слова Гранта о том, что его отец получает пенсию тысяча двести рублей, — это самая крупная пенсия… Только малой толике народа платят больше, на сто двадцать рублей… И у отчима всюду цифра — тысяча двести, — странное совпадение… И почему у него несколько жилищных площадей, — как такое может быть? Даже если забыть про дом в Гиганте, — но есть квартира в Горьком, дом в Пролетарской, и в нашем "армянском" доме он прописан. Так не бывает, чтобы один человек "расстроился" на три дома. По советским законам человек должен быть в одном месте прописан, там же он должен получать пенсию…

Все-таки неладно всё это выглядит, но маме ничегошеньки говорить нельзя. Вот приедем домой, — посоветуюсь с бабушкой, может, она совет даст, как мне себя вести. Отчима я, однозначно, никому выдавать не буду, но зачем он так ведёт себя? Получается, он обманывает государство, — это плохо. Нас с детства учили, что обманывать — нельзя, это и неправильно, и чревато страшным наказанием. И маму обманывает отчим: она его полагает честным человеком, а он каждый божий день голову свою в петлю правосудия подставляет.