Мой отчим - советский пенсионер

— Приходит, значит, молодая модница в магазин тканей. Спрашивает у продавщицы: "Девушка! У Вас имеются ткани "веселеньких" расцветок? — "Как не быть, — отвечает та. — Имеются. Взгляните вот сюда, — обхохочетесь…" Или вот еще, коротенький: у современной модницы две основные проблемы, — "снова нечего надеть" и "как мал мой шкаф"…

Бабушка забежала после обеда, принесла мне домашнего печенья, еще тепленького, с добавлением ванильного сахара, придававшего выпечке неповторимый аромат. Только аппетита не было: я потом съела несколько штук, остальное Поле с Валей отдала, пусть порадуются. У них давно бабушек в живых нет. Никто им ванильного печенья не испечёт. Девчата печенье взяли, съели, а потом, ни с того, ни с сего, начали меня про здоровье спрашивать: странным им показалось отсутствие аппетита у "Зойки-обжорки", как я сама себя величаю.

Бабушке я рассказала про все наши события: что отчим собирается себе инвалидность оформлять, что соседа-пьяницу посадили, а в нашем доме появилась новая, крохотная жиличка — кошечка Маруська. Бабушка и говорит:

— До чего же я рада, Зоенька, что этого дурака забрали: спокойнее будет жить на той улице. Уверена: есть люди, изначально дурные, которые вредят другим просто из вредности. Ладно бы: ради самозащиты, из-за идеи какой-нибудь, пусть даже с целью поиска материального благополучия, — хотя тут и недопустимы крайние методы! — так нет, просто так вредничают, потому что их злоба внутренняя разбирает. Я бы таких злодеев свезла всех на необитаемый остров и лишила малейшей возможности всяких сношений с "большой землей"…

— Точно, — подхватила я в восторге, — вот как у Ефремова: у него есть такой остров для "перевоспитания" плохих людей, — в "Туманности Андромеды".

— Вот видишь, Зоя, не мне одной такая мысль пришла! Значит, — правильная мысль…

И замечательно, что Семён котёнка в дом притащил: сердце у него — доброе, золотое, можно сказать, сердце. Немного ошибалась я на его счёт: он — нисколько не злодей… Просто — достаточно умный человек, который не преминул воспользоваться случаем, а потом уже сообразил, что из отдельных эпизодов можно составить целую картину… Ладно, ты всё равно ничего не понимаешь, что же я тебя-то "загружаю" своими вкладками… Чудесно, что у Семушки ума достало попытаться оформить инвалидность: надеюсь, он хочет по второй "пойти"?

— Что? — спрашиваю. — Куда пойти?

— Ох, Зойка, дитя ты малое… Удивляюсь я: как у такой, как я, твоя мать смогла родиться, с её-то детски-наивным, простым восприятием жизни… Ты — чуть мудрее…

Словом, Зойка, повременим пока продолжать слежку за твоим отчимом: пусть себе живут с Грушенькой, да жизни радуются. Рада я, что он инвалид будет, — слов нет!

Бабушка ушла, а я сидела с тупым выражением лица, — сама в зеркало увидела свою мину, и пыталась осмыслить бабушкины речи. И что же такого хорошего в оформлении инвалидности? Пенсию, что ли, немного прибавят? Или льгот больше будет? Но это же всё — такие мелочи, стоит ли из-за них суетиться?…

Жизнь потекла монотонным чередом, приближаясь к зиме. Дожди лили до середины ноября. Потом резко захолодало, ветры подули пронизывающие. К декабрю и первый снег выпал.

Я всё болела, не слишком сильно, но никак не могла выздороветь. Простудилась после той поездки на Маныч, или еще после ангины оказалось осложнение, — не знаю. Ходила в поликлинику, Марья Сергеевна всё советовала мне взять больничный и "отлежаться", но мне не хотелось сдаваться болезни.

Как-то ненароком заглянула я в историю болезни, — "карточку" медицинскую, и увидела там диагноз: "бронхопневмония", тяжелого течения. Лечение не даёт ремиссии. Я, конечно, не академик, но поняла, что здесь есть отличие от просто "бронхита", который не столь страшен. По глупости своей, честно спросила у доктора, почему мне написали "воспаление лёгких"? Она и ответила, что это её Семён Васильевич попросил, еще при первом визите Марьи Сергеевны ко мне, "нарисовать" мне болезнь "позабористее". Может, даже, что "похуже" воспаления легких. Зачем и что "похуже", — я не поняла. Спрашивать не стала. Решила позже у отчима спросить, — мы с ним в последнее время почти подружились. Правда, он по-прежнему казался мне человеком-загадкой, но он меня не пугал, просто все его странности и необычное порой поведение удивляло.

Маруська немного подросла: глаза открылись, шерсть распушилась, научилась смешно ходить, переваливая толстое брюшко, есть самостоятельно и пить молочко из блюдечка. Когда она шла, Мотька бежал за нею следом и играл её пушистым хвостиком. Основное направление неуклюжих походов кошечки было одно — её величество "кухня", хранившая много вкусного и прекрасного. Хорошо быть маленьким: ничего в жизни не понимаешь, живешь одной заботой, — поесть-попить… Неужели все мы когда-то были такими беззаботными, как Маруська?