Мой отчим - советский пенсионер

— Как так? — спрашиваю в непонимании. — Он уже на пенсии!

— Да не на ту пенсию! — Докторша даже рассмеялась. — Инвалидность твой отчим оформляет. Скоро будет инвалидом второй группы. Не понимаю только, что тут такого секретного, что семья не в курсе. Ладно, завтра ко мне зайдёшь утром рано, до восьми, я уже буду на месте, или после работы, — но обязательно приходи, в седьмой кабинет…

Марья Сергеевна о чем-то еще поговорила с дядей Семёном в другой комнате, она ему что-то твердила про "запущенный бронхит", он же в ответ "убедительно просил утяжелить симптоматику, чтобы болезнь казалась более серьёзной", — о ком это он говорил, о себе или обо мне? Затем он её снова на работу отвёз. Видимо, хорошо она его знает, раз согласилась медицинский участок оставить во время приёма и ко мне приехать. Снова дурацкие подозрения забрезжили…

Отчим вернулся быстро. Посмотрел на моё задумчивое лицо:

— Зоя, нам с тобой поговорить нужно! Что ты так на меня смотришь, будто знаешь тайну, где Флинт клад зарыл? Думаешь что-то дурное о Марье Сергеевне и обо мне? Не бери ты в голову глупостей, не то хуже себя почувствуешь от тёмных мыслей! Просто Марья Сергеевна ко мне со всей душой, потому что я ей плачу хорошо, понимаешь? Щедро оплачиваю её медицинскую помощь… Понимаешь, мою реальную болезнь недавнего происхождения мне никак нельзя разглашать, — не существует официально такой болезни здесь, никто мне подобный диагноз не напишет в карте медицинской. Поэтому мне пришлось попросить врача поставить мне другой диагноз, типичный для пенсионера моего возраста и бывшей нелегкой профессии. Мне, видишь ли, необходимо получить инвалидность, — не буду тебе объяснять, с какой целью, — мала ты еще, не поймёшь…

— Почему не пойму, — возражаю с горячностью, — теперь у вас будет больше льгот! А еще, если вы ненароком кого-нибудь собъёте на дороге, — вас не посадят, по-моему. Так ведь? Только разве со второй группой можно машину водить, дядя Семён?

— А ты недалека от истины, Зойка… Удивляешь… Вечно забываю, что трудишься на почте, — там женский контингент сотрудниц быстро глаза откроет на многие вещи… Почти так всё и обстоит, дорогая… А машину водить: "можно, если осторожно"… В нашей стране всё возможно для осторожного человека… Только, прошу тебя: не объясняй ничего прежде времени матушке своей, она забеспокоится… Ни о твоей болезни ей не скажем, — пусть думает, что простуда, — ни о моей грядущей инвалидности. По-моему, в некоторых вещах ты более понимаешь. И умеешь молчать. Так, Зойка?

И посмотрел на меня как-то пронизывающе, беззлобно, но будто в душу заглянул. Не выдержав его взгляда, глаза опустила, спрашиваю:

— И какой же диагноз "другой" тебе, дядь Семён, эта тётенька поставила? Теперь спать не буду, пока не узнаю. Интересно! Скажи, а?

И глазки подняла, состроив на детскую наивность и простодушие. Отчим признался:

— А обширный инфаркт, Зойка! Что глазки раскрыла блюдцами? Не похоже? Сейчас я официально числюсь лежащим в больнице, на восстановительном лечении". Скоро все бумажки соберу, поедем в Ростов на комиссию… И Марья Сергеевна туда приедет, на поезде: у неё "свои люди" там. Она переговорит до "смотрин"…

— Почему, — спрашиваю, — "поедем" на комиссию? Кто это — мы?

— Так ты и матушка твоя. Заодно по Ростову погуляем, в театр сходим, в ресторан. Пока я на комиссии буду, вы с Грунечкой по магазинам пробежитесь. Плохо, что ли?

— Чудесно, — отвечаю. — Но что Вы же маме-то скажете?

— Зоя, называй ты меня на "ты", ради бога! Всех вокруг зовёшь по имени или на "ты", одному мне "выкаешь"… Не чужие же люди… Маме твоей я найду что сказать… Она мне поверит…

Да, думаю, обманывать маму отчим хорошо научился. Или он всех обманывает? Это же надо придумать: "обширный инфаркт"! Ну, артист, — просто из пьес Шекспира… Или, скорее, из Мольера, — "Мнимый больной"…

Но почему-то нет во мне сердитости на отчима: милый он. Добрым кажется…

Тут и мама пришла. Рассказала, что сосед ближайший снова "куролесит" в запое: выгнал жену на улице вечером, а ведь холодно уже. Простынет женщина. Отчим сказал, что так дело не пойдёт: надо ту девчонку, жену соседа, позвать к нам, согреть, покормить, а он потом с её мужем "разберётся", что к чему…

Мама побежала, привела худенькую женщину, почти девочку, — лет двадцати пяти, растрёпанную, в тапочках и пальтишке поверх сатинового домашнего халатика. Девушка, — её Катькой зовут, — сказала, что муж сегодня зарплату получил, он хорошо зарабатывает, мебель делает… Выпил, видимо, пива, как всегда после работы, и изрядной порцией водки запил, — все без закуски. Получилась "адская смесь", вот у него мозги и "загудели"… Отчим её прервал, сказал, что слишком часто её муж пиво пьёт, да в таких количествах, что за месяц трижды валялся спящим у нас под забором. Тут Катька зарыдала, сказала, что она только рада бывает, если он под чужим забором уснёт: её не трогает, проспится, — и на работу…

— Зачем живешь с таким? — отчим спросил Катьку почти строго. — Жизнь проходит!