Читаем Мой отец, его свинья и я полностью

Мой отец, его свинья и я

Я пошла в свою комнату и легла на кровать. Должно быть, дядя Фридхельм очень несчастлив — быть таким чёрно-белым среди разноцветных людей. На улице и в кафе на него наверняка оглядываются. Может, они думают, что у дяди Фридхельма какая-нибудь заразная болезнь, и поэтому не хотят с ним водиться. В конце концов, им же не хочется, чтобы весь Мадагаскар стал чёрно-белым. Минуточку, весь Мадагаскар? Я вскочила с кровати и побежала в гостиную. Фотоальбом всё ещё лежал на столе. Я раскрыла его на том месте, где они стоят на горе с рюкзаками. Там всё было чёрно-белым. Теперь ясно, подумала я, почему бабушка ничего не хотела говорить про водолазки. Она сама раньше была чёрно-белая. Дедушка тоже. И горы. Весь мир, должно быть, раньше был чёрно-белый. Может быть, подумала я, дело вовсе не в моём дяде. Он не стал цветным, потому что Мадагаскар не стал цветным, в отличие от всего остального мира. Если бы он приехал домой, он бы расцвёл. Я нашла решение. Я могла бы ему помочь. Я села в своей комнате за письменный стол.

«Дорогой дядя Фридхельм, — писала я. — Случайно я узнала, что ты ещё чёрно-белый. Тебе нечего стыдиться этого, я знаю, что ты в этом совсем не виноват. Всё дело в Мадагаскаре. Потому что здесь за последнее время все стали цветными. Если ты вернёшься домой, то тоже станешь».

Я вложила письмо в конверт и отнесла отцу.

— Пошли, пожалуйста, это дяде Фридхельму.

Отец даже не взглянул:

— Положи сверху.

Я положила письмо на гору бумаг рядом с письменным столом отца и, довольная, отправилась спать.

Назавтра я спросила отца, отослал ли он письмо.

— Конечно, — сказал он.

В следующие дни я всё ждала дядю Фридхельма. Перед тем как заснуть, я представляла себе, что он стоит в дверях, сияющий и разноцветный. А вся семья нахваливает меня, что я спасла дядю от чёрно-белости. И все поздравляют моих родителей с такой дочерью, и отец больше не ставит мне в пример моего кузена, который изучает латынь. Он гордится мною.

Дядя Фридхельм не приехал. Через неделю я спросила у матери, нет ли от него каких-нибудь известий.

— Нет, какие там известия, — сказала она.

Через несколько недель я перестала по вечерам прислушиваться, не позвонят ли в дверь. Я почти совсем забыла про дядю Фридхельма и его проблему. Пока однажды в среду не вернулась из школы. Пахло гуляшом. Я прошла на кухню. Отец сидел за столом с каким-то мужчиной.

— Привет, детка, обед сейчас будет готов, — сказал он мне и добавил: — А это, кстати, дядя Фридхельм.

— Привет, — сказала я и уставилась на мужчину за столом. Он был весь цветной, с головы до ног. Всё получилось.

— А, племянница! — сказал дядя Фридхельм.

— Ничего-ничего, мне это было нетрудно! — сказала я.

В восемь лет я вызволяла моего отца из нашей гостиной. Его там завалило. Виновата в этом была бабушка, которая подарила мне старое пианино. Поскольку в моей комнате пианино не помещалось, его должны были поставить в гостиной.

— Для этого придётся разобрать стеллаж, — сказала мать, — а старые книги отнесём в подвал.

— Хм, — сказал отец.

— Ты позаботишься об этом? — спросила мать.

— Хм, — сказал отец.

— Мы, — сказала мать, — собирали этот стеллаж. Правильно?

— Правильно, — сказала я. Отец постоянно покупал и покупал книги, а мы с матерью то и дело ездили в «Икею», пока в гостиной не выстроился очень длинный стеллаж, занявший целую стену.

За неделю до того, как нам должны были привезти пианино, мать стала каждый день напоминать отцу, что ему следует позаботиться о стеллаже.

— Да-да, — говорил отец.

В тот день, когда нам должны были привезти пианино, мать уезжала в город по делам.

— Ведь ты, — сказала она отцу, — прямо сейчас начнёшь разбирать стеллаж, верно?

— Да-да, — сказал отец.

За час до назначенного времени, когда нам должны были привезти пианино, отец начал разбирать одну секцию стеллажа.

— Тебе помочь? — спросила я.

— Нет-нет, я управлюсь, — сказал отец и пошёл в гостиную.

Оттуда долго ничего не было слышно. Потом раздался грохот. Я побежала в гостиную. Мне навстречу уже вылез икейный стеллаж, проломившись сквозь дверь. Он торчал из того места, где раньше было стекло. Стекло наполовину выпало и разбилось, а на той его части, которая ещё осталась, держался стеллаж. Или то, что от него осталось. Перед дверью на ковре лежали длинные осколки стекла.

— Папа! — крикнула я.

— Да, — отозвался он из гостиной.

— Ты там живой?

— Да.

— А стеллаж?

— Стеллаж нет.

В этот момент в дверь позвонили.

— Я сбегаю, — сообщила я и побежала к двери.

— Янсен, Янсен, Янсен и сын, — назвался голос в домофоне. — Мы привезли пианино.

— Э, спасибо, — сказала я и побежала назад к двери гостиной.

— Там привезли пианино.

Из гостиной послышался стон.