Мой отец генерал (сборник)

«Смерти нет». Что? А? А где отец Димитрий? Есть в нем от апостолов, от ярославских икон. Внутреннее горение. На ярославской иконе красного мало, а жар плотный. Изнутри сила в цвет плавится. Царские врата раскрылись. И пошел клир. По двое с хоругвями потекли, просто счету нет. Пошли, пошли... и мы вслед за ними развернулись, друг от друга огонь берем. Все еще в храме. Народу столько, что первые крестным ходом уже всю церковь обошли, а последние из нее не выходили. А пространство перед Антипием, вплоть до музея, весь Колымажный переулок народом московским заполнен. К музею спиной стоят. Вот и мы со свечками двинулись. Иерей наш миру звонко – «Христос Воскресе!». И народ московский с улиц в ответ с той же могучей радостью – «Воистину воскресе!!!».

Царевич Димитрий преображенный, плавающий, как дельфин, в водах жизни небесной и земной, где хочет.

В трапезной всего изобильно. Скатерти крахмальные на два продольных длинных стола. Поперечный – для священства. Вдоль столов – скамьи, стулья раскладные. На скатертях – снеди невидимо: купцами Калашниковыми в заломленных шапках, подбоченившиеся куличи; подпирающие их снизу, крашеные в луковой шелухе, сейчас готовые треснуть, круглолобые поединщики. Плещется в пластмассовых стаканчиках веселое фряжское вино. На ликах – заря радости. Зорю бьют. Певчие подошли. Подкладываю отрокам из хора. Как пели! Часто так хорошо поют – с силой, какую, верно, Илья Муромец от калик перехожих с их целебной водой получил и с печи на подвиги скатился. Когда силой, духом поют, такое пение долго не забываешь, вообще не забываешь. Ну, а пасхальное?..

Поднимается отец Димитрий с бокалом, говорить будет:

– Милые мои, мои хорошие, смерти нет!.. Утром был у нас патриарх. Проводил его. Столько было всего за день. Я, крайне утомленный, часов в девять вечера вошел в комнатку передохнуть. Сил уже нет никаких, на пределе. Лег и думаю – умру. Жду... и про себя: «Господи, ну, утешь меня хоть как-то». Смотрю наверх – мрак. Присмотрелся – и вижу на темном потолке световые блики, как звезды. Лежу и смотрю на ночное небо, по которому – звезды. Даже встал посмотреть сквозь щелочку – откуда свет? Подвальная же комнатка, без окон. А свет сквозь дверь, от свечей. И снова подумал: «Как хорошо. Господь утешает».

Бог всегда пошлет тебе утешение. Надо только воззвать к нему. И вы здесь, как звезды. На вас Господь сверху смотрит. Здесь, в этой тьме, вы сами – как яркое созвездие. Каждая душа – звезда. Смерти нет. Есть только миг. Закрыл глаза – и открыл в жизнь. Я думаю об этом великом миге, об этом великом переходе. «Злая наследует злая. Благая наследует благая».

Пару лет назад, когда я в храме стояла чуть ли не руки в боки, даже озлилась я на батюшку, что он нам все... туда и туда – в Царство Небесное. Мне и тут хорошо. И как-то не удержалась и однажды даже так ядовито говорю ему: «Вот, когда вы нам читаете свои инструкции по вознесению...», то-то и то-то, забыла уже, что дальше сказала, – неважно. Важно, что сейчас в Царство Небесное не то чтобы я стремлюсь, но, во всяком случае, думаю о пороге, как к нему подступиться, чтобы без отчаяния. Надо будет собраться, не посрамить отца Димитрия. Его мысль, пожалуй, самая главная – «смертный час есть самая великая жизнь».

КРЕЩЕНИЕ

В 1988 году приход редких открытых московских храмов состоял из белых сухоньких старушек, обирающих мягкий оплавленный воск и проводящих вафельным полотенцем по лику икон.

В 988 году князь Владимир крестил Русь, загнав жителей Киева и окрестностей в бликующие потоки Днепра. Ровно через тысячу лет рябь этого события создала колебание, которое ввергло меня в те же воды. Не в Днепр, конечно, а в тазик с водой на дому.

Выбравшись как-то в один из отдаленных районов, куда перебралась моя подруга, глянув на знакомое название улицы, я решила ее навестить. Порывшись основательно в памяти, вспомнила подъезд и, повздыхав на лестнице, позвонила в дверь на последнем этаже классической пятиэтажки.

Открыла она, моя одноклассница, с которой мы вместе учились в той же средней школе, которую в свое время окончил Владимир Высоцкий: единственное, чем мы могли гордиться. Открыв дверь нараспашку, подруга так же нараспашку возвестила:

– А ты знаешь, что мы можем тебя прямо сегодня окрестить?

– Как это?

– А так, я сейчас звоню своему знакомому батюшке по телефону. Лева его друг.

Лева был последним приятелем моей подруги, имел красивое узкое лицо и носил бороду.

– Нашего батюшку благословили крестить на дому, не беспокойся.

Я и не беспокоилась.

– Но для этого нужно что-то иметь с собой – крест там или что?

– Я же тебе говорю, я ему звоню, и он возьмет все что надо. Главное, вода у нас есть. Вчера в доме воды как раз не было. А сегодня есть. Это хороший знак.

– Давай!

Я почему-то сразу согласилась.