Мой отец генерал (сборник)

Что не так? Сверкни теперь на меня своими фосфоресцирующими глазами снежного барса. «Говорят, у него глаза фосфоресцируют, как у хищного зверя». «И совсем он не так хорош, как о нем рассказывают». К слову, о Рембрандте. За границей судьба свела вашу дочь Ирину с одним из представителей клана Шереметевых, ставшим впоследствии ее мужем, Николаем. В России у Шереметевых также имелся свой Рембрандт. Но Василий Павлович Шереметев, прозванный князем Мышкиным за то, что первому встречному мог отдать все, что у него было, снес своего Рембрандта в музей. В ответ музей поощрил его путевкой в подмосковный дом творчества, аж на полгода. Другое дело, что Василию Павловичу оказался неприятен сосед по комнате (понятное дело, буржуйское воспитание), и граф на третий день ушел в Москву пешком, так как у него не было денег на транспорт: электричку, трамвай. А так у вас в семье теперь могло бы быть целых три Рембрандта... Ах, да о чем там говорить! Как завораживал Вертинский под рояль: «Принесла случайная молва милые, ненужные слова... Летний сад, Фонтанка и Нева. Вы, слова залетные, куда? Тут шумят чужие города... Надо жить, не надо вспоминать... Это было... Было и прошло. Все прошло и вьюгой замело. Оттого так пусто и светло».

Вертинский не остался в Париже. Он не захотел, чтобы его «доченьки» пошли в «дансинг-герлз» или на «язык». Его желанием стало вернуться в Союз. Берегитесь исполнения своих желаний. Исполненные, не всякому они по силам. Так они и колесили в пятидесятые годы по проселочным дорогам, будто сошедшие с голубых холстов Пикассо, – состарившийся белый клоун, в паре с другим бродячим арлекином, Мессингом. Парочка заслуженных юродивых из СССР. Выступления в неотапливаемых клубах, в Домах колхозника, удобства во дворе, без света и горячей воды.

«Тоже – город. Ехали целый день поездом – и приехали... ни воды в номере, ни сортира. Вода на первом этаже, а сортир... Надо ходить на двор – в сарай. Или на шоссе, если кто хочет простора!

И вот в таких условиях надо жить здесь и петь мои чудесные песни. Это называется „культурное обслуживание“... Злость берет. Ни умыться, ни отдохнуть. И на кой дьявол им посылают Вертинского? Вспомнилась строчка Есенина:

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Действительно... такая жизнь может только присниться». (А. Вертинский. Из письма к жене).

Так – дома. А как не дома? «Думаете, весело я живу? Я не могу теперь весело! Сейчас какой-то мистраль дует, и во мне дрожь внутри, и тоска, тоска. Все – чужое. Души-то родной нет, а вежливости много...» (Из письма И. Шмелева А. Куприну).

Ни одно устройство благотворительных организаций в Париже не обходилось без прямого участия князя Юсупова. С рассвета он уже на ногах, бегает, уговаривает, ищет меценатов. В последний год князь встает в шесть часов утра, варит супчик в кастрюльке и несет на чердак, утешать отчаявшегося старичка эмигранта, подумывающего о том, как наложить на себя руки.

Однажды, и этот случай он вспоминает в своей книге «После изгнания», к ним в дом постучали. На пороге стоял русский с пистолетом в руке. Извинившись, он попросил вызвать к нему хозяина. Князю же заявил, что задумал уйти из жизни и хочет просто перед смертью на него взглянуть. Феликс не стал его отговаривать, а, мягко взяв под руку, провел в сад, где усадил рядом с собой на скамеечку. Внимательно выслушал незнакомца, а потом раскрыл пред ним обстоятельства его жизни с самой лучшей стороны. У него был дар видеть во всем хорошую сторону. Пистолет был отброшен в сторону. Прощаясь, гость крепко пожал руку Юсупову и вышел. Больше князь его никогда не видел.

Что бы ни происходило в его собственной жизни: банкротства, долги, проигранные суды, нищета, – отчаянию никогда не суждено было завладеть им совершенно. Казалось бы, все погибло, объято пламенем – вот, вспыхнул Феникс. Но всегда в наметенном холмике пепла, как вбитое в горстку муки яйцо, дрожало, переливаясь светом, не знающее тлена и смерти, любящее его сердце.

В Париже, в русском ковчеге, на десятки лет ты стал практически Ноем. Ты спасал всех подряд – дворян и слуг, собак и попугаев. У князя странное жилье – наполненное собаками, кошками, попугаями, челядью из странных людей. Но самым странным, разумеется, был ты – принимать давнего приятеля, португальского короля, у себя в гостях и сервировать для него ужин в ванной, за неимением другого места: все отдано под беженцев.

Даже твоя жена, привыкшая за долгие годы жизни с тобой ничему не удивляться, обхватила голову руками, когда уже после твоей смерти заглянула в записную книжку. Ей сразу стало понятно, отчего так быстро исчезали деньги: анонимные перечисления в сиротские приюты, ни просьбы без ответа. Даже при нужде большая часть денег уходила просящим.

...Так ты что, прошел сквозь игольное ушко, хитрец?

Ладно, оставляю тебя вместе с Шурой Вертинским за столиком в кабачке «Mezonet Russe»... Русский домик для друзей.