Когда работы стало меньше, меня, от мысли, что я мог умереть, еще не познав жизни, не встретив ничего прекрасного, ласкового и доброго, не видев ничего, кроме голода, холода и нищеты, сильно стало тянуть в лес, в поле, на свежий воздух. Я любил уходить подальше от бараков. За бараками расстилалось широкое поле скошенной пшеницы, уложенной в копны, поднимались высокие стволы кукурузы. На южных склонах раскинулись виноградники. В садах зрели яблоки, груши, инжир, чернослив. Японская хурма обсыпала свое деревце круглыми упругими мячиками плодов. В дальней стороне темнела полоса смешанного леса, где в дождливые летние дни так много грибов: шампиньонов, лисичек, маслят, которые я так любил собирать, а вечером жарить на костре. За лесом сверкала серебром река Йори. Вдоль реки пролегала полевая грунтовая дорога в Кахетию, обсаженная по краям ветвистыми тутовыми деревьями.
Солнце садилось за гору. Его лучи сверкали на золоченых крестах церквей. Из-за темных очертаний садов и леса просматривались крыши города, снующие вверх и вниз вагончики фуникулера. В окнах домов отражалось розовое зарево заката. Где-то играл духовой оркестр. В воздухе стоял сложный сочный аромат цветущих деревьев. Со стороны леса веяло теплым смолистым запахом опавшей хвои, прелыми листьями. Душистые волны теплого ветра ласкали лицо и все тело. На сердце было так тихо, радостно и светло, что хотелосьпеть и кричать во весь голос. Сознание того, что ты перенес такую страшную болезнь, был на пороге смерти, а сейчас жив, здоров и чувствуешь, как с каждым днем в твое тело вливается бодрость и сила... о, наверное, не было человека счастливее меня! И я все шел и шел, жадно вдыхая чистый свежий воздух. И мне казалось, что вот за тем холмом я встречу что-то новое, до сего времени мне неизвестное.
Спустился вечер. Из-за Кавказских гор подул свежий ветер. Пыльный столб, точно огромный надутый парус, пронесся со свистом и налетел на стену леса и садов. Зашумела листва на верхушках деревьев. Стволы, сильно раскачиваясь, гнулись до самой земли. Черный вихрь обрушился на город, над которым встала пыльная завеса. Все преобразилось. Солнце скрылось за темными тучами. Опустилась мгла. Настала пора и мне возвращаться в низкие мрачные бараки.
С того вечера я потерял интерес к уходу за больными. Появился страх, что я опять могу заболеть этой жуткой болезнью. Иван Петрович, видя мое настроение, удовлетворил мою просьбу: выписал,
– и я ушел в село Бадьяуры...* * *