Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Мое участие в кампании на Западе вызвало негодование Гиммлера против меня и также и отца. Хотя решение принял командир полка, который по военным соображениям сознательно не посчитался с приказом из Берлина. По его мнению, юные кандидаты в офицеры должны были, прежде чем стать офицерами, поучаствовать в военных действиях. Наказание последовало позднее, по окончании военной школы, при направлении в часть. Лучшие выпускники могли сами выбирать дивизии, к которым они хотели быть прикомандированными. Разумеется, я выбрал дивизию, вновь сформированную моим командиром полка «Феликсом» Штайнером, а именно так называемую дивизию «Викинг», в которую для борьбы с большевизмом записывались добровольцы из Бельгии, Голландии, Дании, Норвегии, Швеции и Финляндии. Вскоре после начала русской кампании она стала элитной дивизией. Мое желание по прямому приказу Гиммлера удовлетворено не было, последовало направление в одну боевую группу в Норвегии (ни в коей мере не боеготовую); в то время, согласно положению вещей, это являлось фактически прикомандированием в виде наказания. Со стороны Гиммлера это было проявлением мелочности. Не слишком почтительное прозвище Гиммлера в Ваффен-СС «Райхсхайни», происходившее от имени Гиммлера Генрих (Хайнрих) и его звания «рейхсфюрер СС» («райхсфюрер СС»), в какой-то степени выражает отчужденность между Гиммлером и войском. Мне пришлось ощутить ее на своей шкуре! Возможно, сыграло свою роль и мое несколько легкомысленное замечание, о котором, разумеется, сразу же разнеслись слухи. Мой друг (офицер Ваффен-СС) захотел жениться. Для этого он должен был представить двух поручителей и заполнить анкету о личности невесты. Среди вопросов был и такой, является ли невеста «щеголихой». По этому поводу я, может быть, излишне громко, заявил, что если у моей невесты в этой графе будет стоять «нет», то я ее не возьму в жены! Я уже тогда не уступал тому прусскому королю, который, как говорят, изрек: «Я всегда радуюсь, когда мои подданные принаряжаются, это облегчает моим подданным сохранять верность (трону)».

В Карелии в сентябре 1941 года я был тяжело ранен. После нескольких месяцев пребывания в больнице я случайно столкнулся в Берлине с командиром «Лейбштандарта» Зеппом Дитрихом, который взял меня и перевел в формирующийся танковый батальон. Лишь теперь, в начале 1942 года, три дивизии Ваффен-СС впервые получили танки. С Зеппом Дитрихом Гиммлер предпочел не связываться, и так и случилось, что я стал танкистом. Я остался им до конца войны, которую закончил вновь пехотинцем, поскольку танков больше не было, и мы, частью все еще в черной форме, до последнего дня сражались против русских в рядах пехоты.

Выше я описал кое-что из пережитого на войне. С 1942 года мы начали, слегка в насмешку над собой, говорить о «войне бедного человека», которую мы — ввиду подавляющего превосходства противника — вели на всех направлениях. Это было тем более справедливым для боев во время высадки союзников в Нормандии 6 июня 1944 года.

В 1944 году до войск на Западе дошел слух, что Роммель хотел дислоцировать на побережье танковые дивизии, и притом исходя из верного соображения, что, при абсолютном господстве союзников в воздухе, они не смогут своевременно выйти из тыла к местам высадки, с тем чтобы сбросить противника в море.

По ходу разведки дорог от места нашей дислокации под Берней к Онфлеру в устье Сены наш командир батальона при взгляде на «оборонительные сооружения», назвать которые иначе как убогими не поворачивался язык, сухо заметил: «Господа, то, что они придут, ведь это же вполне ясно!» Во время поездки в Онфлер над нами в глубоком тылу пролетали на малой высоте не тревожимые немецким Люфтваффе истребители союзников. Мы в тот момент даже не воспринимали их всерьез. Вскоре мне пришлось познакомиться со смертельной угрозой с воздуха.

В начале июня 1944 года, на большой «Route National» («Национальной дороге») от Эвре к Лизье, также глубоко во французском тылу, по моему водителю и мне, мы возвращались с ночного учения, внезапно хлестнули пулеметные очереди. Я обернулся, в 50 метрах за нами висел вражеский истребитель, стреляя из всех стволов. Повинуясь инстинкту, я мгновенно зарылся головой в колени (это должно было меня спасти), выкрикнув: «Остановись, штурмовик!» Последовал удар между лопаток, и я ощутил, что меня парализовало, кроме того, из выходного отверстия пули в горле, совсем рядом с сонной артерией, хлестала кровь.