Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Важным, однако, является и постепенно ощутимый скепсис у Гитлера и его будущего посла по поводу достижимости соглашения с Англией. Я также чувствовал постепенное изменение оценки перспектив родителями в сравнении с их надеждами в 1933 и 1934 годах и, в особенности, после заключения морского соглашения в июне 1935 года. Кошмар нового окружения рейха являлся постоянной темой в разговорах с родителями и, если он присутствовал, с дедушкой Риббентропом. Эта опция, несомненно, наличествовала для обеих западноевропейских держав, ведь почти все вновь возникшие в 1919 году восточные и юго-восточные соседние государства Германского рейха были обязаны своим существованием исключительно англо-французской милости.

Лондон

Опубликование назначения отца немецким послом в Лондоне в августе 1936 года[123] пришлось на неделю перед Олимпиадой. «Агреман» принимающей страны был немедленно выдан. Еще перед поездкой в Байройт родители, по случаю Олимпиады, пригласили гостей к нам в Далем на праздник под открытым небом. Речь шла о том, чтобы принять у себя многочисленных иностранных друзей и деловых партнеров отца, приглашенных им на Игры, углубить личные контакты и установить новые. Отец:

«Только из одного Лондона я ожидал настоящее небольшое нашествие друзей. Обещал прибыть лорд Монселл, с которым мы заключили морское соглашение, лорд Ротермер, лорд Бивербрук и другие люди прессы хотели приехать, все друзья были приглашены, также и из Парижа, из Италии, Испании, из всех европейских стран и из Америки я ожидал личных гостей. Спортивные мероприятия предоставляли на редкость благоприятный случай, чтобы встретиться с политиками и влиятельными персонами из самых различных лагерей. К моей радости, сэр Роберт Ванситтарт с супругой также приняли приглашение… Праздник продолжался вплоть до раннего утра. Одними из самых поздних гостей были сэр Роберт Ванситтарт и его жена, много танцевавшие и выглядевшие довольными и веселыми. Хорошее предзнаменование? (…) К сожалению, вышло иначе»[124].

Поймут ли в Великобритании значение, даже шанс, который предоставлялся Британской империи через искательство Гитлером ее дружбы? И если его распознали, захотят ли им воспользоваться? Еще перед его отъездом в Лондон отец вновь нашел случай побеседовать с человеком, который мог, пожалуй, скорее всего ответить на эти вопросы. Он встретился за ленчем с Робертом Ванситтартом в берлинском отеле «Кайзерхоф», изложив ему представления Гитлера о союзе между обеими странами:

«К сожалению, говорил, по большей части, один я, и у меня было чувство, что с самого начала обращаю свои речи к стенке. Ванситтарт спокойно выслушал все, однако оставался замкнутым и уклонялся от любой моей попытки вызвать на откровенный обмен мнениями. В своей жизни я беседовал с сотнями англичан на эту тему, но никогда разговор не был настолько бесплодным, безответным и неинформативным, без малейшего поползновения со стороны собеседника затронуть то, о чем, собственно, и шла речь. Когда я попросил сэра Роберта поделиться со мной своим мнением по определенным пунктам, спокойно и откровенно высказать критику моих слов или объяснить мне, где мы принципиально или в деталях расходимся во мнениях, то услышал в ответ одни шаблонные фразы и больше ничего, буквально ничего. В последующие годы мне пришлось часто вспоминать этот разговор. (…) Я увидел воочию, насколько тяжела задача, ожидавшая меня в Лондоне»[125].

В действительности Ванситтарт издавна питал незыблемые предубеждения в отношении Германии и немцев, доминировавшие над любой политической рациональностью. Они основывались сперва на его личном отношении к Кроу — с этим наставником целого поколения германофобски настроенных дипломатов мы уже имели случай познакомиться — Ванситтарт, до самой кончины Кроу в 1925 году, был с ним тесно связан. Взгляды Кроу, благодаря Ванситтарту и другим в английском Министерстве иностранных дел, оставались по-прежнему заразными. Сотрудничество с Германией, безразлично, от какой стороны оно предлагалось, было для них немыслимо. Ванситтарт являлся противником любого соглашения с Германией и всех немецких устремлений, в чем откровенно признавался в своих мемуарах[126]. Этого консервативная «конспирация» в германском Министерстве иностранных дел не смогла понять даже после окончания войны. Ванситтарт, жаловался Эрих Кордт в 1948 году, «легкомысленно» уничтожил «шанс избежать мировой катастрофы в союзе с немецкими патриотами». В исторической ретроспективе представляется очевидным, что здесь нужно говорить не столько о легкомыслии, сколько о вековечной последовательности во взглядах, не гнушавшейся рассчитывать в качестве средства на войну против Германии и, вместе с тем, на большую европейскую войну, рискуя при этом, как показала история, сохранением империи!