Мой папа - плейбой (СИ)

— О моем… моем умершем сыне. Том самом, на которого тебе было наплевать.

Рита наконец соизволила поднять взгляд, и то, что он увидел на дне ее глаз — не передать словами. У него мороз пронесся по коже и, сковав тело льдом, вырвался изо рта облачком пара.

— Наш сын жив-здоров. Он спит в палатке крепким сном абсолютно здорового ребенка и…

— А наш второй сын лежит в холодной земле, — прошелестела Рита слабеющим с каждой секундой голосом и зло вскинула ладонь вверх, когда поняла, что Связерский снова рвется что-то сказать. — Хватит! Хватит делать вид, что ты ничего не знаешь. Здесь не перед кем устраивать этот театр.

— Клянусь, если ты мне сейчас не объяснишь все по-нормальному, я…

— Что ты? Что ты, Связерский? Ударишь меня? Сбросишь в пропасть?!

— Да твою же мать! Я хочу понимать! О… чем… ты… говоришь! Потому как пока все сказанное тобой больше напоминает бред!

Он орал. Орал громко, так что голос, отражаясь от скал, еще долго кружил эхом в пространстве.

— Хочешь сказать, ты не знал о том, что у Марка был близнец?

Вот тогда он впервые и почувствовал эту удавку. Ее набросили ему на шею, еще не сдавливая толком, но с угрозой. И стало действительно страшно. Страшно услышать то, что он так хотел узнать еще какую-то секунду назад.

— Нет… — покачал головой, отступая, — Нет. Я не знал, — повторил, как попугай, отводя взгляд, не в силах больше смотреть на нее прямо.

Некоторое время Рита молчала. Как будто прикидывала в уме, можно ли ему верить. Но так ничего для себя и не решив, она обхватила себя руками, сосредоточив взгляд на чернеющих зубьях скал. Пожала плечами:

— Я говорила твоему менеджеру. Твоего контакта у меня не было, поэтому… да, я позвонила ему.

— Он мне ничего не передавал, — прохрипел Связерский, неосознанным жестом растирая грудь, в которой заныло сердце.

— Думаю, тебе следует обратить внимание на не слишком хорошую коммуникацию между тобой и твоим агентом. Не то… мало ли. Это сыновья тебе не были нужны. Невелика потеря… А вдруг он не скажет тебе о чем-то, действительно важном? Контракте каком выгодном, или… — Рита неопределенно взмахнула рукой в воздухе.

Она вышибла из него все дерьмо. Нокаутировала и добила ногами. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог выдавить из себя ни звука. Она лишила его и голоса. Богдан так и простоял с по-идиотски отвисшей челюстью, пока Рита не скрылась в палатке. Да он и на следующий день не нашел в себе сил на то, чтобы с ней поговорить. Внутри него как будто закипала лава, и он боялся, что если узнает подробности… просто не справится с этим. И произойдет что-то страшное. Катастрофа. Его личная катастрофа.

И вот сейчас, прямо в эту секунду, у здания аэропорта, она началась…

Богдан раскачивался в кресле, тупо уставившись на обтянутую красной кожей торпеду, а отчаяние и боль жрали… жрали его внутренности. А потом все друге чувства в нем вытеснила слепящая черная ярость. Визжа шинами, он сорвался с места и покатил к дому. Больше ему здесь было делать нечего.

Когда злость немного поутихла, Связерский набрал номер, вбитый в его записную книжку под первым номером. Номер человека, которому он доверял, и который не оправдал этого самого доверия.

— Даг, привет. Мне нужны билеты на ближайший рейс до Вашингтона. Дело срочное.

— Привет, Плейбой, — лениво протянул его агент. — Ты же собирался пробыть с сыном еще как минимум две недели?

— Планы изменились.

— Не вышло из тебя примерного папки? — заржал Даг. Богдан стиснул зубы так, что хрустнули челюсти, и сосчитал до десяти.

— Об этом мы поговорим, когда я вернусь, — пообещал он, прежде чем оборвать связь.

Всю дорогу домой он думал о том, что Рита ему сказала. Он пытался осознать это… и не мог. Его сын умер двенадцать лет назад. Умер… А он… Связерский попытался вспомнить, чем он занимался в тот день. Была выездная игра. То ли в Питтсбурге, то ли в Филадельфии. В то время он чаще сидел на скамейке запасных, чем был на льду, но в тот день старина Джонс травмировался, и его выпустили на замену. Он не упустил свой шанс! Когда прозвучала финальная сирена, игра закончилась их убедительной победой. Он вкатил решающую шайбу и чувствовал себя королем мира. Как обычно, после матча ребята из команды отправились в бар. Как правило, руководство на это закрывало глаза. И, конечно же, Богдан пошел вместе с ними. Ему нравилось чувствовать себя частью команды. Эти парни стали его семьей! Настоящей семьей, которой у него никогда не было. Они пили пиво, над чем-то смеялись, лениво поглядывая по сторонам в поисках доступных симпатичных женщин. Вокруг профессиональных хоккеистов всегда отирались фанатки, и любому из них не составило бы труда кого-нибудь оприходовать. Богдан тоже не видел смысла отказываться от доступного секса. В то время он трахался так часто, как только мог, с такой скоростью меняя партнерш, что их лица и имена не успевали задерживаться в его памяти. Он не изменял лишь одному правилу — его секс всегда был защищенным. Всегда.

По всему выходит, что когда его сына хоронили, он сам довольно весело проводил время. Вот так…