Мой папа - плейбой

— Не смогла. То есть… мы, конечно, общаемся… Иногда. Но в глубине души я ее простить не смогла.

— Я не знал… Не знал.

— А если бы знал? — вдруг вскинула взгляд она. — Это хоть что-нибудь изменило бы?

Связерский медленно сглотнул. Провел широкой ладонью по коротко стриженой голове и обжег ее лазером глаз.

— Я хотел бы верить, что да. Но я не уверен. Тогда я… я бежал от этого всего, понимаешь? Из этого города, из этого болота, бежал от ответственности. Я себе казался вырвавшейся на свободу птицей, на которую вновь объявили охоту.

— Я не охотилась на тебя, — прошептала Рита, удивленная и сокрушенная его откровенностью.

— Я знаю. И тогда знал. Просто не был готов к тому, что случилось. Все, что я могу сейчас — так это попросить у тебя прощения. Я был дерьмом. Не заслуживающей вас кучей навоза.

Рита снова закусила губу. Мимо пронесся встречный состав, в ушах загрохотало.

— Нам на следующей выходить.

Богдан кивнул, протянул ей руку. Она завороженно уставилась на его широкую ладонь с крупными пальцами, на одном из которых тусклым потемневшим серебром поблескивал ободок.

— Я не могу исправить того, что было. Не могу вернуться в то время и утереть твои слезы.

— Тогда чего же ты хочешь?

— Я не знаю… Я хочу, чтобы боль отпустила. Твоя боль и моя… Но ведь этого не случится, да?

Состав остановился. Рита вскочила. Взяла-таки протянутую Богданом руку и потащила того к выходу. Они едва успели выскочить из вагона, прежде чем он вновь набрал скорость.

— Со временем все забывается, — вернулась к прерванному разговору Рита и зашагала к выходу из тоннеля.

Долгое время они шли молча. Молча поднялись на эскалаторе, молча вышли в душный июль.

— В последнее время я не могу спать. Мне так невыносимо жаль.

— Да, мне это знакомо.

— Ты когда-нибудь сможешь меня простить?

— А зачем тебе мое прощение?

— Каждый грешник нуждается в отпущении грехов.

— Не каждый. А только раскаявшийся… Господи, если бы ты знал, сколько речей я заготовила, чтобы тебе сказать. А сейчас смотрю на тебя и ни слова не могу вспомнить.

— Наверное, мне повезло, — криво улыбнулся Богдан. — Вряд ли бы мне понравились твои домашние заготовки.

Рита тоже хмыкнула:

— Не сомневайся. Я была ужасно на тебя зла. И очень обижена…

Богдан остановился. И только остановившись вместе с ним, Рита поняла, что они так и идут по улице — как в юности, держась за руки. Кожу в местах соприкосновения обожгло. Марго резко высвободила свою ладонь и опустила взгляд к носкам туфель.

— Я бы многое сейчас отдал, чтобы все изменить…

Рита качнула головой и возобновила движение. Он мог стереть в кровь колени, каясь. Но это ничего… абсолютно ничего не меняло.

Глава 14

Квартира Риты и Марика была совсем небольшой. За последние годы Богдан привык к жилью совершенно другого класса. Впрочем, если сравнивать с той конурой, в которой он провел свое детство — шестьдесят квадратов этих апартаментов казались царскими палатами. Небольшая кухня была совмещена с гостиной, а спальни располагались по обе стороны от довольно широкого просторного коридора. Пока Рита плескалась в ванной, Связерский повернул ручку на одной из дверей и оказался в небольшой, но уютной мальчишеской спальне. Здесь все об этом кричало. И подобранная цветовая гамма, и постеры на стенах, и расставленные на полках кубки, и огромная сумка с хоккейным снаряжением, валяющаяся на полу, и дикий беспорядок, царящий в комнате. Рядом наспех собранного дивана лежали носки, а с подлокотника свисали шорты. Создавалось впечатление, что хозяин комнаты так спешил жить, что на все другое, например, на уборку, у него просто не оставалось времени. Даже рулонные шторы, занавешивающие окно, были подняты не до конца, так, как будто что-то отвлекло парня в тот самый момент, когда он решил впустить в комнату больше света.

Богдан сглотнул. Прикусил изнутри щеку и поднял лицо к потолку. С довольно современной люстры в стиле хайтек, состоящей из алюминиевых трубок и светодиодов, свисали модельки самолетов и шарф с эмблемой его хоккейного клуба. Сердце болезненно сжалось. И чем больше Богдан узнавал о прошлом Ритки, о том, как они жили, и как ей далось это все — тем невыносимее становилось. Если он не научится с этим справляться — ему точно грозит инфаркт.

Богдан подошел к письменному столу, на котором стоял пафосный эппловский комп, и взял в руки огромную рамку, состоящую из нескольких отдельных снимков, собранных в коллаж. Фото с последней игры Марка… А вот он выступает перед толпой школьников, а здесь — они с матерью корчат рожи, в обнимку с Мини Маус в парижском Диснейленде.

— Ты здесь? А я тебя потеряла.

Богдан обернулся. Ритка искупалась и вымыла голову, и теперь её шикарные волосы свисали длинными сосульками. Но это пока. Стоит им хоть немного подсохнуть, и те завьются в веселые тугие пружины. Он это точно помнил. В их единственное лето они много времени проводили на пляже…

— Он счастливый ребенок, да?

Рита чуть напряглась, но кивнула:

— Счастливый. Веселый, компанейский, умный… Да ты и сам, наверное, имел неоднократную возможность убедиться.

— Спасибо. Спасибо тебе за него.