Мои печали и мечты

ГРАМОВЕЦКИЙ. Много чести. Цаца какая, пить за то, что он, видите ли, остается.

ГРАМОВ. Ты что, не рад?

ГРАМОВЕЦКИЙ. При чем тут — рад, не рад… Уж собрался — так уезжал бы. Вот она, полуинтеллигентская черта! Вечно мы так: сто раз отмеряем и ни разу не отрезаем, начинаем заново мерить!

ГРАМОВ. Что ты сердишься, не понимаю?

ГРАМОВЕЦКИЙ. На кого? На тебя? Была охота! Я просто… Измельчал народ. Ни поступков тебе решительных, ни тебе… Почему я пишу в своей газете про сплошные убийства, про коррупцию и прочую гниль? От безысходности! Я хотел бы писать о сильных красивых людях! Нет сильных и красивых людей. Нация деградировала!

Пауза.

ГРАМОВ. Мне начинает казаться, что я никого не обрадовал… Эля, ведь нет? Не обрадовал?

ЭЛИНА. Но тебе ведь надо… Ты ведь человека убил.

ГРАМОВ. Да наврал я, наврал! Я с ним (на Грамского), да, виделся в пивнушке, а человека этого придумал, придумал! Остаться или нет, Эля?

ЭЛИНА. Что ты меня спрашиваешь? Я рада. Оставайся. На здоровье. Живи со своей с этой. Или — с этой.

АЛИНА. Я замужем, между прочим!

ГРАМОВ. Эля, я с тобой хочу жить.

ЭЛИНА. Очень приятно. И жди тебя вечно до ночи, и думай, с кем ты там, где ты там…

ГРАМОВ. Я не нужен тебе? А родинка на плече, теплая, живая, которую ты…

ЭЛИНА. И не только я. Нет уж, мы это проходили.

ГРАМОВ. Значит, лучше, если я уеду? Ирина, лучше? Да?

ИРИНА. Тебе решать.

ГРАМОВ. Но ты как хочешь?

ИРИНА. При чем тут я? Ты меня не любишь, ты говорил мне об этом.

ГРАМОВ. Я врал.

ИРИНА. Ты врал очень убедительно.

ГРАМОВ. Ну и что? Я умею убедительно врать, ты это знаешь. Хорошо, пусть не с тобой, но вообще — вообще, понимаешь? — ты хочешь, чтобы я остался? Не с тобой, а вообще в этом городе?

ИРИНА. Рассуждая философски, ничего от этого не изменится.

ГРАМОВ. То есть тебе все равно?

ИРИНА. Мне все равно.

ГРАМОВ. А тебе, Алиночка? Тебе тоже все равно?

АЛИНА. Мне не все равно. Вы ведете себя как мальчик. Просто смешно становится. И других в смешном виде выставляете. В двусмысленном положении. Я уже свыклась с мыслью, что вы уедете навсегда и никогда не узнаете, что я вас люблю. И вдруг здрасти — остаетесь опять. Знаете, я от этих перемен так запуталась, что даже уже не знаю, люблю ли я вас в самом-то деле. Я привыкла к мысли, что люблю вас, мысль — есть, а чувства, может, уже нет.

ГРАМОВ. Ясно. По-женски туманно, но абсолютно понятно! Мужчины, я думаю, выразятся конкретнее. Неправда ли, Грамко?

ГРАМКО. А зачем унижать меня?

ГРАМОВ. Чем я тебя унизил?

ГРАМКО. Ты всегда меня унижал. Помогал, конечно, но делал это с видом полного превосходства.

ГРАМОВ. Разве?

ГРАМКО. Вот и сейчас, ты ведь не просто сказал: мужчины! Ты ко мне при этом обратился, как бы подразумевая, что я-то как раз не мужчина!

Грамов хочет возразить.

Погоди, я еще не все сказал! Я очень рад, что ты не успел помочь мне. Хватит на кого-то надеяться. Я пойду ТУДА — сам. Надо будет убеждать — сумею! Просить — сумею. Надо будет какую-нибудь начальницу… — тоже сумею! А ты — уезжай! Проваливай! Скатертью дорога!

ГРАМСКОЙ. Не могу не присоединиться. (Грамову.) Видишь ли, ввиду твоего отъезда я хотел простить тебе то хамство, которое ты допустил на днях по отношению ко мне. Но если ты остаешься, я простить никак не смогу. Я борюсь с собой, учу себя быть не злопамятным, но пойми, положение обязывает. Стоит мне одного вот так вот запросто простить, так другие сразу же подумают, что и им можно. И начнется бардак, хаос, революция и контрреволюция одновременно! Разве мало мы пережили гражданских войн, голода, репрессий и прочих бед? Поэтому, если ты останешься, я приму меры, чтобы наказать тебя примерным образом. Именно примерным, чтобы другие это поняли как пример.

ГРАМОВ. Спасибо. Спасибо всем. Действительно… Странный я человек. Объяснился всем в любви и думал, что осчастливил. И в голову мне не влез простейший вопрос: а меня-то любят ли эти люди? Я был уверен — любят. А оказывается…

МАТЬ (незаметно появившаяся). Да любят, любят, успокойся. Просто тебе их любить тяжело — и им тебя нелегко. Людям покоя хочется, а ты покоя не даешь, теребишь их то и дело.

ГРАМОВ. Мама, мама!.. И тебе нелегко? И тебе будет лучше, если я уеду?

МАТЬ. И лучше, и хуже. Лучше — потому что не знаю, что ты там и как ты там, не на глазах, буду думать, что все хорошо. Позвонишь, напишешь — так и вообще счастлива. Издали любить легче. А близко — то ты пропадаешь на целую неделю, то ходишь, как в воду опущенный, то веселишься, будто буйный какой-то… Не знаю. Да нет, оставайся, что я говорю, оставайся, конечно!

Пауза.

Мама, мама… Вот как выходит… А так выходит, что мне теперь и остаться нельзя, уехать нельзя. Повеситься и то нельзя — это тоже уезд, только очень далеко. Что же делать, мама, мама, мама?