Я не уходила, пока Михаила не загрузили в машину. Это был обычный фургончик, обманчиво простой и не привлекающий внимания. Но внутри — много медицинского оборудования, носилки, кажется эту машину использовали так уже не в первый раз. Врачи действовали профессионально, я даже немного ревновала глядя на их слаженную работу. И напомнила себе — это я его спасла. Неважно даже, плохой это человек или хороший, он первый, кого я спасла. Без моей помощи он уже был бы мёртв.
Михаил отмахнулся от кислородной маски и повернул голову ко мне.
— Спасибо, — сказал он и попытался улыбнуться бледными обескровленными губами. — Спасибо, Вера.
Двери автомобиля захлопнулись и он поехал прочь с тремя машинами сопровождения. Начинало светать. Ахмед сам пошёл меня провожать. Совсем недалеко от моего дома в придорожной крапиве кто-то лежал, ноги торчали на дорогу. У меня сердце сжалось, я шагнула было к нему, но Ахмед остановил.
— Не надо, — покачал головой он. — Не надо. Не нужна ему помощь уже, мёртв. Да и не заслуживает он её, тот кто согласился убивать стариков. До того, как утро войдёт в силу, мы здесь все уберём.
Я отвела взгляд. В моей калитки дырки от автоматной очереди, подряд, друг за дружкой. Я за Тотошку испугалась, поспешила вбежать во двор, на крыльце услышала лай и выдохнула, только сейчас поняв, что настолько привязалась к собаке матери, что даже руки трясутся.
— Светает, — сказал Ахмед. — Хорошо, что дождь идёт. Ты сиди тихо, хорошо? Не привлекая внимания. А Михаил тебя за помощь золотом осыпет, даже не сомневайся.
Мне не нужно было золото. Мне нужен был покой. Но я кивнула. Помахала рукой, прощаясь, глупая. Пожалела, что не успела Дежневу помахать. Зашла в дом, поймала Тотошку, обняла так сильно, что он заворчал сердито. Хотела было поплакать, но не получилось, навалилось опустошение. С пола кухни на меня смотрел тёмный, распахнутый люк погреба.
— Вот все и закончилось, — сказала я Тотошке.
Но я тогда ещё не знала, глупая, что нет. Ничего не закончилось — все только начиналось.
Глава 12. Вера
Утро было невероятно тихим. У пары-тройки семей здесь были коровы. Обычно вскоре после рассвета их вели на луг к реке, пастись, они громко мычали и оставляли на дороге лепешки. Сегодня — тишина. Нарушать её осмеливались только петухи. Всё боялись выходить из своих домов, я тоже, я помнила и ноги торчащие из крапивы, совершенно мёртвые ноги, и следы от выстрелов на калитке. Я сидела дома и Тотошку не выпускала. Он обижался, плакал и скулил. Приучен был ходить на пеленку в экстренных случаях, но категорически отказывался, считая ниже своего достоинства какать дома, когда за дверью такой простор.
— Терпи, — просила я. — Вечером, если все будет спокойно.
Было спокойно. Я только к вечеру решилась спуститься в погреб. Михаил боялся, что кто-то узнает о моей причастности, и я тоже этого опасалась, тот мужчина с серыми глазами жив. Я подобрала испачканные кровью одеяла, пакет, в который складывала использованные бинты, отнесла все в баню, и там сожгла, методично, по очереди запихивая в печку.
Одеяла были тёплыми, горели жарко и долго, заодно растопили мне баню. Не до жары, до тепла. Я пошла мыться и просто полчаса сидела на мокрой лавке и смотрела в тёмную стену. Нё верила, что все это со мной происходило. Что дальше можно как обычно жить. Потом спохватилась, мылась уже в остывающей бане.
Я пробыла в деревне ещё неделю, хотя домой тянуло. Просто боялась уезжать. Боялась привлечь к себе излишнее внимание. А ещё абсурдно боялась того, что на дороге все ещё стоят мужчины с автоматами. Я даже в магазин ходила, только когда совсем продуктов не оставалось.
А потом решилась. Собрала вещи, получился большой рюкзак и сумка. Тотошка сам побежит, на поводке. Так мы и вышли из деревни, заперев за собой дом. До остановки идти было порядком, но вскоре передо мной остановилась старая машина. Даже не старая, древняя, и за рулём такой же древний дед.
— В город?
— Да, — ответила я, и зачем-то добавила, — на работу скоро.
Он кивнул и мы с Тотошкой залезли. Сумки на заднее сиденье, песика на колени. Машины он любил, с удовольствием в окно смотрел, изредка азартно тявкая. А я смотрела на деда и думала — он мог быть в числе первых. Тех, кого должны были убить.
— В деревне все уцелели?
Я первый раз решилась задать этот вопрос. Было страшно услышать ответ — столько выстрелов было. Могли пострадать невиновные.
— Тихо, — неожиданно жёстко сказал дед и посмотрел на меня твёрдым взглядом из под белесых ресниц. — Тихо. Забудь, как не было, никогда никому не говори, и может, целее будешь.