Мои пятнадцать редакторов

Слегка очумевший от местного колорита, привез я в редакцию из леспромхоза свою первую сахалинскую корреспонденцию. Начиналась она, помнится, так: "Вам холодно, и мне – холодно, и воробью на замерзшей веточке тоже холодно. А бригада лесорубов из Буюкловского леспромхоза работает при любой погоде. Одно плохо: уже второй год бригаде не выдают ни валенок, ни ватных штанов. А как без них, извините, годовой план выполнить?"

И дальше, в том же духе, примерно строчек на сто пятьдесят. Вычитал после машинистки материал, отнес его в секретариат. Но перекурить не успел: ровно через три минуты меня срочно позвал к себе редактор Лаптев.

– Это что такое? – с тихим бешенством спросил Лаптев, потрясая свежеотпечатанными страничками.

– Как – что? Материал из командировки, – удивился я. – А в чем дело, Василий Кузьмич?

– И он меня ещё спрашивает! – взвился Лаптев со стула. – Тебе о чём надо было написать? О валенках? О ватных штанах? Или о том, как в леспромхозе социалистические обязательства выполняют?

– Так ведь без валенок – попробуй, выполни! – пытался я возражать.- Бригадир мне рассказывал, у него вальщики каждый день ноги обмораживают.

Бесполезно! Редактор меня или не слышал, или попросту не понимал.

– Меня в райкоме за такой материал прямо без валенок съедят, – пробурчал он под нос. И отправил мою корреспонденцию в корзину. Говорю же, мухомор! Мог бы и на память материал оставить.

Здесь же сидел и прятал злые глаза в газетную подшивку заместитель редактора – журналист по фамилии Суков. Неприятный такой тип. При одном лишь воспоминании о нём скулы сводит.

– Лучше бы я вместо новенького в Буюклы съездил, – ввернул этот Суков. – Я бы вам, Василий Кузьмич, такую конфетку из леспромхоза привез!

– Да уж от тебя-то конфеток дождешься, держи карман шире, – протянул Лаптев, и безнадежно махнул рукой. – Ладно, иди, – и добавил на посошок. – Потом мне объяснительную напишешь…

В отличие от большинства "районок", в которых мне довелось работать, в Смирных редакция и типография размещались в разных зданиях. Летом, может быть, это и ничего, не знаю, до тепла я здесь не дожил. А вот зимой пока дойдешь от редакции до типографии, задубеешь, как эскимо. К тому же, существовала в "Новой жизни" скверная традиция – тянуть выпуск газеты до позднего вечера. Не иначе, как со сталинских времен осталась эта привычка – ждать, пока в райкоме партии свет не потушат. А то не дай бог, вдруг особо ценная мысль у партии под вечер родится? Надо же её вовремя до читателя донести!

Набирать первую полосу начинали часов в семь вечера. Это сейчас за компьютером сидит премилая девушка и нежными пальчиками верстает газету хоть так, хоть эдак. А раньше строчки отливали из металла на специальных машинах – линотипах: на одном линотипе – основной текст, на другом – заголовки. Потом аккуратно, строчка к строчке, выкладывали всё это в железной рамке (форме), вставляли пробельный материал – шпоны и шпации, и обвязывали это всё шпагатом, чтобы не развалилось. А дальше – проще: накатают на строчки типографской краски, сделают оттиск полосы. И вручат дежурному по номеру: читай, любезный!

И вот сидишь, читаешь полосу, всевозможные ошибки (на журналистском жаргоне – "блох") выискиваешь. А их в "Новой жизни" всегда было до ужаса много, прямо как у бездомной собаки в хвосте. Дочитаешь полосу до конца, отдашь правку линотиписту. Он заново наберёт тебе строчки. Несёшь их, горячие как пирожки, к метранпажу, на ладони дуешь. А метранпаж стоит, словно сапожник, с шилом у верстального стола, и знай себе, молоко за вредность дует.

Распустит метранпаж на форме шпагат, подденет шильцем негодную строчку, выдернет её, заменит на другую. И все повторяется сначала: шпагат, прокатка, оттиск, сверка… Пока всю газету до конца не вычитаешь и в свет не подпишешь.

Дежурного по номеру в докомпьютерные времена называли просто: "свежая голова". И приходил он в типографию обычно после обеда. Оно и правильно: отоспится, чаю попьет. Вспомнит, какое нынче число и какого месяца. Глядишь, и ошибок в газете поменьше будет.

Не знаю, почему, но чаще всего дежурить по номеру Лаптев отряжал меня. То ли, думал, голова у меня была после обеда свежей, чем у других, а то ли моё студенчество в Литературном институте на него так магически действовало.

– Смотрите, чтоб ни одной ошибки не проскочило, – всякий раз напутствовал меня Лаптев. – А то вот Ялдина в тот раз дежурила, так одну "блоху" пропустила. Вместо "обязательства" слово "обЛязательства" проскочило. Хорошо, что до первого секретаря дело не дошло…

Словом, так: что не номер, то я – в типографии. Задерживался часов до десяти вечера, иногда и позже приходилось газету подписывать. Это когда вдруг в поселке свет отключат или метранпаж молоко со спиртом перепутает. Но это ещё пустяки! Главным злоумышленником в типографии был один линотипист, не помню, как его звали. Ну, может, и не совсем враг народа, но к партийной печати он, точно, был сильно поврежден. Так о нем поговаривали в газете.