Мой Пилигрим

И тут я подпрыгнула. У самых ног внезапно раздалось резкое гортанное гудение кошачьего вопля и миг спустя шипение. Рыжун вздыбился, опять глухо заорал, заглатывая свое злое «мяу» как будто уже прожевывал противника. Грим в изумлении опустил глаза с меня на кота, нервно дернул ноздрями и верхней губой — и я бы косу заложила на то, что он вот-вот зарычит по-звериному в ответ.

— Это Рыжун. Если не сбежит, пусть живет, можно?

Грим никак не ответил. Он поднялся с места, отставив стакан и тарелку, подошел и присел рядом на корточки. Потянул к животному руку, растопырив тонкие узловатые пальцы так, будто собирался дернуться и схватить паучьей хваткой за голову. Опасный жест, даже я встревоженно переступила, но удержалась от вмешательства. А Рыжик поубавил гул, уменьшился в объеме, перестав дыбить шерсть и нюхнул воздух.

— Он не сбежит, Тио. Он тебя охраняет и ничего не боится, даже магического воздействия.

— Обалдеть.

— Откуда это?

Грим мельком погладил Рыжуна по спине и дотянулся до моей щиколотки.

— От удара черным, меня Дрянь хлестнула подсечкой. Пока не проходит.

— Болит?

— Нет.

Зря он опять меня тронул. Я физически почувствовала, как заливаюсь краской от вспышки потеплевшего разом воздуха, и от того, что ладонь Грима медленно заскользила по голени к колену, остановившись только у кромки ночной рубашки. Ага… я вчера также думала, что ниже сердца пальцы не шевельнутся, а теперь наивно надеюсь, что выше колен не пойдут? Ща!

— Я умываться.

И сбежала в купальни.

Зои

Аурум похоронил Пана сам, без меня, поэтому его утром и не было дома. Он появился в дверях, когда я и Грим собирались на выход.

— Спасибо, Аурум.

Я приобняла и даже поцеловала в белесую сахарную щетину. Совсем не постеснялась внезапной благодарности и нежности к старику, которого вдруг сделала себе самозванным отцом.

— Пожалуйста, Тио.

А он обрадовался. Вспомнив рукопись, я подумала, что он ведь и к Тактио относился почти по-отечески. Потому что Служитель, и у него все — его дети, потому что был вдвое старше, и потому что сама Колдунья в девятнадцать лет наивностью своей была еще совсем как ребенок. Там хоть и эпоха суровее, люди взрослели рано, а с ней сложилось как сложилось.

Если я ее перерождение — значит в том, что меня здесь любят, половина заслуги ее?

— Вы что-то решили про Безымянного?

Я нарочно спросила Грима об этом, чтобы самой отвлечься и его отвлечь.

— Да. Я похожу по городу, поищу признаки или следы как есть, а как только вернется ветер, устрою допрос ему.

— А где он?

— Затих, набирается сил. В лесу, скорее всего… жалко, что, если он сам не хочет найтись, обнаружить его невозможно.

И пошли молча. Я тоже сил набралась — спала как убитая, слабость прошла, и ноябрьский холод не донимал. Этим утром хорошо приморозило, даже пришлось укрыть платком голову и на один оборот смотать косы у шеи, а на руки одеть перчатки потолще. Аурум заранее подложил мне в комнату вместе со стопкой чистых вещей отрез подшитого шерстяного сукна, больше платок, чем шарф, и новую пару перчаток. Когда успел? Насмотрелся на голую шею и непокрытую голову? Не удивлюсь, если он втихаря все-таки кроит мне пальто, вопреки отказу. Приятно. И тепло.

Грима я взяла под руку, и сколько шли, все было непривычно ощущать себя рядом с ним вот так — одновременно и просто, и чутко. При тихой погоде неясно — где точно впереди нас двигалась граница защитного поля, но нездешнее ощущалось и так. Как Грим может провожать меня на работу по этим трущобным проездам частного сектора? Вести через грабовый лес к руинам Черного Замка — да, самое оно. А вести к Краюшке, к гаражам, на двенадцатичасовую смену на вырубке и покраске — как-то не сказочно. Все смертное — не про Грима, и драконы не ездят на трамваях… Ладно, вечером мне придется убедиться в обратном. Однажды я удивилась, что он носит носки, и ничего, обыденность вполне приросла к волшебному.

Он оставил меня у ворот, и ушел подальше, но пока не насовсем, ровно на то расстояние, чтобы не мешать людям — через дорогу. Как только подошла Агни, я украдкой махнула ему и пошла в цех.

Со дня шантажа Шариза столько навертелось событий, что появилось обманчивое чувство — да я на работе уже полжизни не была!

— Какие новости?

— У новенькой беда. — Очень невесело отозвалась Агни и указала мне на стопку заготовок: — Раз пришла, то это твоя работа до обеда. Надо края отбить и шнуром переплести левую и правую части… на Мари в Казематном напали, девочка в больнице, в тяжелом состоянии.

— Это я знаю. А больше — ничего не стряслось?

Надо было хоть вид расстроенный сделать. Агни мельком глянула, и тут же ушла — как раз еще подошли работницы, и она быстро раздавала указания. Боль за Мари никуда не делась. Она отодвинулась, и я перестала ее остро воспринимать, наравне и с физической постоянной болью от собственных затянувшихся ран. Есть и есть, ничего не изменишь.

Счастья во мне было больше, чем печали.