Мой плохой босс

А вот если поставить на место нашего неведомого «покровителя» вот этого мудака, с которым у меня свои счеты — все сразу становится понятней некуда.

— Сходи погуляй, Вик, — тихо произношу я, — я тебе скажу, о чем мы договоримся.

Сестра кивает и шагает по дорожке куда-то в сторону магазина. Без понятия, что она там купит, это кондитерская, а Вика ничего кроме пирожных своего Андреаса не жрет, но все хорошо, что она не слышит.

— Ты? — хрипло произношу я. Без имен, без отчеств, но с одной только характерной жаждой крови, которую у меня вызывает лишь один человек во вселенной.

Месяц, говорите, в ресторане Вики обретается? Ну, ну…

— А ты думал, что мы с тобой закончили, мажор? — насмешливо уточняет Зарецкий.

Глава 41. Ирия

Я не хотела подглядывать, подслушивать, или что-то еще. Вообще не имею такой привычки — нарушать границы чужой жизни без разрешения.

Вот с разрешения — это да. Но это из разряда “утопии”, когда лайкая фотки длинногих инстателочек, мой паршивец совершенно точно готовится к свиданию с ремнем этим вечером. Настолько далеко мы с Антоном ещё границы между нами не стерли. Поэтому…

Я правда не собиралась ни подглядывать, ни подслушивать…

Я просто подошла к окну задернуть шторы в моей спальне и остановилась, услышав рассыпающееся по двору гулкое эхо чужого спора.

Слишком знакомы мне были голоса. И это странно, потому что отношения Антона и Вики не показались мне такими, чтобы переругиваться так агрессивно. Нет, они старались понижать голоса, мне с моего шестого этажа было ровным счётом ничего не слышно, кроме вот этого невнятного эха, но… Но даже без слов, слышно, что тона зашкаливающе резкие.

И что-то Вика пытается выхватить у него из рук, но ни черта у неё не получается. Она даже отвешивает Антону пощечину, и я чудом удерживаю себя от того, чтобы напрячься.

Она — его сестра. У них все по-другому. Мне не к чему тут ревновать.

Но какого хрена вообще, а?

В конце концов, сестра Верещагина отворачивается и уходит в машину, хлопая дверцей с очевидной досадой. Да что случилось? Нормально же все прошло. Я так старалась ничего не испортить, не сморозить ничего «такого» при сестре Верещагина, аж сама себе в уме пятерку с плюсом за поведение ставила, да и Вика была довольно положительно настроена.

Может, мне показалось? В конце концов, отношение Верещагина в тот чертов корпоратив я тоже не сразу считала. Вообще не считала, если быть до конца честной… Так, может, и его сестре я не понравилась?

Мне, конечно, не особо важно, но… Это неприятно царапает.

Антон безмолвно наблюдает отъезд сестры, убрав руки в карманы, а после — достает какую-то мелочь из кармана, и… что-то в его ладонях вдруг загорается. Я ясно вижу огонь, и он с пару минут еще полыхает мне в глаза маленькой огненной искоркой.

А потом — Верещагин машет ладонью, явно сбивая пламя и по инерции, уже шагая к моей подъездной двери сует руки в карманы брюк. Пустые руки? Или все-таки что-то в них было?

Блин, что за скандалы-интриги-расследования? Почему мне это так интересно? Но зачем бы ему это жечь сейчас, когда сестра уже уехала? Скрывает от меня что-то?

Что я ненавижу сильнее всего на свете — так это блядские секреты. Особенно — секреты сабов. Они обычно выливаются каким-нибудь трешаком. Например, словами “Я не согласен” — прямо на церемонии бракосочетания.

Пальцы зудят, так и тянутся к той ложбинке между ключицами, в которой был кулон, подаренный Ивом. Но я нарочно заставляю себя стиснуть пальцы на краю подола.

Это я оставила в прошлом. Оставила!

Когда Антон возвращается — я завариваю свежий чай. Вроде как и не подглядывала вообще.

То ли мне кажется, то ли Верещагин ведет себя странно… Проперся прямиком на кухню, облапил меня самым наглым образом, прижимаясь ко мне всем телом, уткнулся носом в плечо.

Дышит так, будто смертельно по мне соскучился, а не ушел из моей квартиры десять минут назад.

— От тебя пахнет дымом, — задумчиво произношу я, для вида принюхиваясь.

Если секрет не от меня — он врать не будет. В конце концов, мало ли что он там жёг, чтобы Вике это не досталось

— Мучача курила, — бурчит Верещагин, — никак не завяжет. А я никак не оторву ей голову за это. Опоздал воспитывать.

— А, — я киваю, будто принимая эту версию.

Врёт мой паршивец, не моргнув и глазом.

Но тянуть что-то силой… Тошно от одной мысли.

Я ещё научу его быть со мной предельно честным. Он ещё поймёт ценность абсолютного доверия.

А пока…

— У кого тут наглость зашкаливает? — я прохожусь ногтями по кистям мужских рук, которые бесцеремонно прижимают меня к Верещагину, а потом разворачиваясь, превозмогая его хватку, и гляжу прямиком в мои любимые кобелиные глаза. — Ты нарываешься?

В его глазах будто плещется темный голодный океан. И невозможно отвести глаза.

— Да, — тихо выдыхает Антон и, уже окончательно нарушая установленные границы, лезет ко мне целоваться, — да, моя ядовитая, я нарываюсь…

— Ремень?

Вопрос-приказ в формулировке “сам выбирай себе наказание”.

— О да!