Мой побег в Эльдорадо

В этой ночлежке я познакомился и подружился с некоторыми ребятами, которые показали и рассказали интересные вещи. Например, где можно ещё поесть бесплатно, где проводить время, пока закрыта ночлежка. Насколько я помню, арабы, будь то марокканцы или алжирцы, меньше всего работали. Их будто всё устраивало. Может, они занимались чем-то другим. Но они очень любили проводить время в центре для беженцев (а туда пускали только тех, кто имел статус просящего убежище или беженца) при англосакской церкви. В итоге моё расписание стало выглядеть приблизительно следующим образом: рано утром в 6 часов – подъем. Причём поднимали нас как в армии: наш смотритель включал очень яркий свет и громко выкрикивал: «Buon Giorno!»[21] В первый раз я опешил от этого. Сердце просто в пятки выскочило. Потом привык.

После душа и завтрака, который состоял из кофе с молоком и какой-то булочки или панеттоне, нас «выгоняли» на улицу, никто не мог остаться в ночлежке. Хорошо, что хоть свои вещи можно было там оставить. Но для нас, тех, кто жаждал работать, это только лучше – дополнительная мотивация идти на «депозит» и ждать в надежде, что, может, сегодня повезет и перепадет какой-то заработок. В случае если везло, появлялась работа на один день или на несколько вперед. Если работы не было, что случалось чаще, после одиннадцати приходили в английскую церковь, в распоряжении которой было большое помещение, использовавшееся в качестве центра для беженцев, где мы общались, играли в настольный теннис, смотрели огромный телевизор или учили английский. Это место спасало, ведь занятий хватало. Скитаться по улице – очень плохая альтернатива. Потом на обед, потом снова в центр и опять в ночлежку.

Дни проходили быстро. Как-то раз я увидел полицейского, проверяющего у «деда» списки жильцов. «Надеюсь, меня там проверили?» Это был залог получения одноразовой помощи. Я слышал от многих, что правительство Италии старалось, где это возможно, деньги не выдавать. Затягивали с выплатой, искали разные поводы, в конце концов дожидались, когда просящим убежище отказывали и, соответственно, забирали документ, подтверждающий этот статус, и тогда, если не было другого действительного документа, банк отказывался выплачивать помощь. Опасаясь такого исхода, я однажды, обойдя охрану, зашел в какое-то министерство. Надоумил меня туда пойти один тип из бывшего СССР, создававший впечатление умного человека. Охрана меня вроде и видела, но, может, подумала, что я принадлежу какой-то группе посетителей, заходивших в то же самое время. Может, их смутил мой уверенный шаг, и они ничего не спросили. В любом случае я прошел внутрь, выяснил уже там, где находится ответственное лицо, и попал, можно сказать, к нему на прием. Зашел в его кабинет без особых церемоний и, глядя на его испуганное лицо и лицо растерянной секретарши, стоявшей рядом с ним, без смущения спросил:

– Когда я получу свои деньги?!

Чиновник ошалел. Он даже не понял, о каких деньгах идет речь. Не исключаю, судя по его виду, что он подумал, что я пришел его ограбить. В конце концов он выдавил из себя встречный вопрос:

– А как вы сюда попали?

В этот момент я понял, что не имел права заходить внутрь и что олухи-охранники меня проворонили. Тут же заскочил ещё один человек из охраны и предложил пройти с ним. Пока мы направлялись к выходу, он попросил показать, кто стоял у входа, когда я заходил в помещение. Я не стал выдавать ему хороших людей и сказал, что не помню. Мы подошли к первым попавшимся. Он начал их спрашивать, как так случилось, что я смог пройти мимо них. Они недоумевали. Короче, я понял, что попал сюда случайно, приема граждан тут не практиковали и что пособия у меня после этого похода точно не прибавится.

Deposit

По истечении месяца мне уже нужно было переходить на другое место. Это время неминуемо приближалось. Я начал привыкать к новому образу жизни, зарабатывать удавалось немного, но ощущался определенный ритм жизни, который прибавлял энергии и оптимизма. Чаще всего это были разовые подработки: когда на стройке подсобным рабочим, когда в саду, когда просто помогал с переездом. За день платили не больше 80 тысяч лир.