Мой прадедушка, герои и я

Вот мышка на съеденье
Назначена котом.
Застыла без движенья,
Не шевельнёт хвостом. 

А кот мяукнул: «Крошка,
Не хочешь ли сплясать,
Встряхнуться хоть немножко
Да лапки поразмять?»

Тут мышка осмелела
И, сделав шаг вперед,
От гнева покраснела
Да вдруг как заорет:

«Плясать?.. Перед котами?
Как вы могли посметь?!
Пусть дрыгают хвостами
Трусихи! Лучше смерть!»

И так она кричала,
Что бедному коту
От этих воплей стало
Совсем невмоготу.

И он, заткнувши уши,
Пустился наутек.
А всем, кто это слушал,
И всем мышам — урок! 

— Ай да Малыш! — с восторгом воскликнула Низинная бабушка (так она величала прадедушку) и захлопала в ладоши. — У вас еще много таких в запасе?

— Хорошенького понемножку, Анна, — сказал прадедушка. — Это относится и к конфетам и к стихам. Но, может быть, Малый (тут прадедушка кивнул на меня) прочтет тебе стишок про медведя и белку. Я написал его несколько лет назад. Ты его еще помнишь, Малый?

Я подумал, наспех повторил про себя начало и сказал, что да, помню, могу прочесть. И правда прочел:

Медведь и белка

Медведь, сильнейший зверь лесной,
Топтыгин-Косолапый,
На лапку белочке одной
Ступил тяжелой лапой. 

И, не сказавши: «Ой, прости!» —
Потопал обалдело
В лес, без дороги, без пути
(Медведи — знамо дело!).

Но закричала белка вслед:
«Эй ты, пузатый дядя!
В лесу таких порядков нет,
Чтоб всех давить не глядя!»

Медведь услышал чей-то писк
И зашагал потише:
«Мне предъявляет кто-то иск?
Чего, чего? Не слышу!»

Но белка прыг, но белка скок —
И с ветки вниз как птица:
«Вы отдавили мне носок,
Извольте извиниться!»

Да как подскочит на сучок
И сжала кулачишки.
Вот-вот даст по носу щелчок
Опешившему мишке!

И, изо всех медвежьих сил
Взревев от изумленья,
Медведь и вправду попросил
У белки извиненья.

«Ну, так и быть! — она в ответ. —
Но помни, Косолапый,
В лесу таких законов нет,
Чтоб наступать на лапы!»

Медведь сказал: «Учту я впредь!»
(Что белке было лестно.)
Кто смел, с тем вежлив и медведь,
Да будет вам известно.

Низинная бабушка сперва помолчала, потом тихонько спросила:

— Ведь вы настоящие великие поэты? Да, Малыши?

— Как бы тебе объяснить, Анна, — отвечал ей прадедушка. — То, что мы хотим сказать, мы можем выразить в стихах. И сделаем это, разумеется, получше, чем Паульхен Пинк, сочиняющий поздравления к свадьбам. Но опять же, разумеется, мы не такие уж великие поэты, как, скажем, Гёльдерлин[8], о котором ты, впрочем, ничего не слыхала.

— Это не тот ли господин Гёльдерлин, что часто приезжает к нам на остров туристом, а, Малыши? Такой длинный, черный? Еще в теннис всегда играет!

— Да нет, Анна, — рассмеялся прадедушка. — Поэт Гёльдерлин давным-давно умер. И великим поэтам приходится умирать.

Низинная бабушка тяжело вздохнула (впрочем, она частенько вздыхала), но тут Верховная бабушка крикнула нам снизу, что пора обедать.

Пропустив Низинную бабушку вперёд, мы, нагруженные ее мехами, заковыляли вслед за ней вниз по лестнице на первый этаж. По дороге прадедушка негромко спросил меня:

— Ты понимаешь, какого рода героизм описан в обоих этих стихотворениях, а, Малый?

— Кажется, это называется «не склонять головы перед сильными мира сего», да, прадедушка?

— Да, Малый. Это и так называют. Но есть и название покороче: гражданское мужество. Иногда оно требуется даже в разговорах с твоей Верховной бабушкой.

Не успел он прошептать эти слова, как Верховная бабушка уже указала нам наши места за столом. Мы ели солянку из вяленой рыбы, картошки, лука и соленых огурцов. Это блюдо всегда готовили у нас в те дни, когда наш катер отходил в Гамбург.