Мой прадедушка, герои и я

— Честное слово, не буду, бабушка! — торжественно пообещал я. — Да у меня и нет никаких великих мыслей. Я просто развлекаюсь.

— Тогда разденься, повесь свои вещи на вешалку и марш на чердак! Уракс, пошел на место!

Старый пес поглядел на меня снизу вверх укоризненным взглядом и ретировался через открытую дверь в Птичью комнату. Там, возле стеклянной витрины с чучелами птиц, всегда лежала зимой его подстилка. Я же взобрался на чердак, с грохотом опрокинув ящик, устроился в чулане среди всякого хлама, вытащил из кармана карандаш и стал записывать стихотворение прямо на побеленной стене — у Низинной бабушки я мог позволить себе и это. Потом я еще придумал один рассказ и записал его на обороте громадного плаката, приглашавшего на парусные гонки тридцать лет тому назад, — теперь он, свернутый в трубку, валялся здесь, на продавленном диване.

Часа в два ко мне на чердак поднялась Низинная бабушка. Уракс все с тем же укоризненным взглядом плелся за ней.

— Что это с Ураксом? — спросил я. — Он все глядит на меня с таким упреком.

— Раньше ты брал его с собой на чердак сочинять, — объяснила Низинная бабушка, — а теперь он, видно, для тебя слишком стар, и это его обижает.

— Да ты что, бабушка! — изумился я. — Ведь ты сама велела ему убираться на место. И вообще я его никогда сюда не брал! Собаки мешают сочинять стихи!

— Так ты, значит, не любишь старых собак? — решила она неизвестно почему и вдруг обиделась.

— Да ты что, бабушка! — изумился я еще больше. — Уракса я люблю так же, как и раньше. И ты ведь знаешь, я часто куда охотнее играю с прадедушкой, чем с моим другом Джонни Флотером. А между прочим, Старому уже восемьдесят девять, а Джонни еще только четырнадцать.

— Верно, Малый, об этом я и не подумала. Ты ведь поэт, а это совсем другое дело. Ну, так что же ты сочинил?

— Стихи про героя, бабушка. Вон там, на стене.

Она с наигранным возмущением всплеснула руками.

— Вы, поэты, с каждым годом все больше с ума сходите! Пишет стихи на штукатурке! Вот до чего дошел! А ну-ка, прочти! Я забыла очки.

Я опустился на колени рядом с Ураксом и, поглаживая его по лохматой шерсти, чтобы он со мной помирился, стал читать:

Баллада о Мартине Бауере

Он звался Мартин Бауер,
И знал о нем любой:
Любитель приключений
И сверхгерой.

Непобедим на ринге
И гонок чемпион,
И с парашютом прыгал
Отважно он. 

Он, промаха не зная,
Бил в цель, лихой стрелок,
С любого расстоянья —
В мишень, в висок!

Пилот, сапер, разведчик,
Подлодки командир,
И орденами блещет
Его мундир.

Блистал он остроумьем,
Его любили все,
И женщины, и дети,
И шимпанзе.

Он был скрипач отменный
И повар-виртуоз,
Был у него лохматый
Геройский пес.

А пес тот был опасен
И дьявольски силен.
На Мартина отчасти
Похож был он.

Ах, сколько похождений
И подвигов вдвоем
Свершили храбрый Мартин
С геройским псом!

И дружно все дивились
Их силе и уму.
Но их никто не видел…
Вот почему:

Создал героя автор,
И пес придуман им.
А этот недостаток
Неустраним. 

Старый сенбернар Уракс, видно, остался доволен моим стихотворением — он больше не косился на меня с упреком. Зато Низинная бабушка осталась им совсем недовольна.

— Как ты смеешь очернять такого прекрасного храброго человека! Да еще утверждать, что таких вообще не бывает! — возмущалась она. — Лично я очень люблю читать книжки про таких людей. Ну-ка, вспомни отважных рыцарей! Да взять хоть благородного Зигфрида!

— А вот прадедушка говорит, что Зигфрид вообще не герой, — поспешно возразил я. — По-моему, тоже это смешно — быть героем по профессии! Я вот на этом плакате даже рассказ написал про одного смешного рыцаря. Хочешь послушать?

Низинная бабушка никогда не могла отказать себе в удовольствии послушать какую-нибудь историю. Пробормотав что-то насчет холодной картошки и остывшего морковника, она покорно уселась в сломанную качалку и вздохнула:

— Ох уж эти поэты! Из-за них в доме всегда ералаш! Ну, читай, Малый!

Я сел на огромную бухту каната, подождал, пока Уракс устроится у моих ног, и начал читать:

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ ПОМЕЛОТА, НЕПОБЕДИМОГО РЫЦАРЯ

Тот, кто родился сыном рыцаря, обречен был судьбой тоже стать рыцарем. Даже если ему куда милей было петь песни и играть на арфе, он все равно был обязан участвовать в турнирах, скакать на коне и колоть копьем. А уж песни пусть поют бродячие артисты!