Мой прадедушка, герои и я

— Говорит, чтобы я лежал, а не лазил по крышам.

— И совершенно права, Малый! Ну-ка ложись! А я тебе что-нибудь почитаю для развлечения.

В этот день опять была вытоплена моя каморка. Верховная бабушка, верная своим принципам, каждый день протапливала для нас, поэтов, другую комнату — то с окном на север, то с окном на юг.

В северной комнате было достаточно подушек, чтобы взгромоздить на них ногу. Вскоре я уже снова лежал, как прописал мне врач, и рассказывал прадедушке, что сочинил балладу про девочку, которой поставили памятник в Хартестольте.

— Знаешь, сколько тут ненаписанных баллад, прадедушка? — сказал я, показывая ему альбом. — Ведь здесь, наверное, множество героев!

— Вполне вероятно, Малый, — ответил прадедушка. — Может, мы и займемся завтра сочинением баллад про памятники. Это наверняка и весело, и может кое-чему научить. Только не так-то это просто — не думаю, что они сами так и посыплются из альбома. Во всяком случае, я хочу сперва немного его полистать. Припаси-ка свою балладу на завтра, а сейчас послушай еще одну балладу про Геракла. Или, может, у тебя еще сильно нога болит?

— Нет, прадедушка, только тикает, как старые часы с маятником.

— Это от мази, Малый. Хороший знак! Ну, надеюсь, Геракл отвлечет тебя от тиканья в пятке.

Говоря это, он уже перелистывал тетрадку в черной клеенчатой обложке.

— Вот он, подвиг, который я хотел тебе прочесть, — сказал он и поправил очки.

Баллада о Геракле и огнедышащих конях

Геракл был смел и полон сил
И, как гласит преданье,
Геройский подвиг совершил,
Великое деянье.

Когда-то Фракия была
Под властью Диомеда[10].
Терпел народ немало зла,
И нищету, и беды.

В конюшне царской всем на страх
Там ржали кони грубо:
Не пена, пламя на губах,
Острей кинжалов зубы.

Царь Диомед бросал им в пасть
Прохожих и проезжих,
И мог во Фракии пропасть
Любой герой заезжий.

Геракл, узнав про тот закон,
Ужасно разозлился,
Схватил свою дубинку он
И во дворец явился.

Герой с царя корону сшиб,
А свита разбежалась —
В одну минуту ни души
В покоях не осталось.

И тут Геракл схватил царя,
Как детскую игрушку,
И, возмущением горя,
Швырнул его в кормушку.

А через несколько часов,
Придя коней проведать,
Он не увидел ни усов,
Ни палки Диомеда.

И огнедышащих коней
Как будто подменили:
Овечек сделались смирней
И головы склонили.

Когда их в сбрую запрягли
И дали им напиться,
Они послушно повезли
Геракла в колеснице.

Так доказал Геракл, храбрец,
Что поздно или рано
Тиранству настаёт конец —
Он ниспроверг тирана. 

Прадедушка захлопнул тетрадь, бросил ее на комод и задумчиво сказал:

— Собственно говоря, странно, что я одобряю этот подвиг Геракла. Ведь это убийство.

— Это убийство многих спасло от смерти, — возразил я. — Убийство тирана, по-моему, всегда хорошее дело. И всегда героический подвиг.

— Под этим я подпишусь не без оговорок, Малый. Тут надо судить всякий раз по-разному. Да и тираны бывают разные.

— Чем же они отличаются друг от друга, эти кровопийцы?

— А вот, например, временем, в которое живут. Во времена Геракла тиран был просто жесток. Он заставлял убивать всех, кто был ему не по нраву. И когда его самого в один прекрасный день убивали, все считали это заслуженной карой. Тирану покорялись потому, что он обладал властью, но каждый знал, что он не прав и несправедлив. В наши дни тираны подходят к делу более тонко. Они обеспечивают себе официальное разрешение на каждое убийство.

— Не понимаю, прадедушка, — сказал я.

— Ну вот, Малый, представь себе, скажем, тирана, который не выносит людей с веснушками. Он уже не может просто так взять да и приказать всех их уничтожить, как это делали прежние тираны. Он теперь подкупает за большие деньги профессора, чтобы тот научно доказал, что у всех людей с веснушками коварный характер. Потом из этого создают учение — учение о чистой и нечистой коже. А на основе учения издают закон о защите носителей чистой кожи. И этим законом оправдывают кровавые приговоры, которые всех подданных с веснушками передают в руки палача.

— Но ведь это подло, прадедушка! По-моему, это еще хуже, чем тиранство во времена Геракла!