Мой Прекрасный Принц

– Марта, не волнуйся, врач предупреждала, что такое возможно, – она несколько мгновений колеблется, прежде чем продолжить: – Ты вчера очень много кричала. Так еще травмы… Ты можешь говорить шепотом, но только немного. Голос восстановится, не волнуйся.

– Мне нужно в ванную, – шепчу я, но Анна меня слышит.

– Конечно, я провожу тебя, – тут же кивает она.

Я хочу сказать, что дойду сама, но когда встаю, меня ведет в сторону.

– Облокотись, – говорит эта «незнакомка», подставляя мне плечо.

Когда мы выходим из спальни, с дивана подскакивают сонные и помятые Амина с Алексом. Я первый раз вижу Амину не безупречной – на ней короткие пижамные шорты и майка, волосы собраны в небрежный пучок, на лице ни капли косметики. Когда она смотрит на меня, я замечаю, что ее глаза подозрительно начинают краснеть. Она резко отворачивается в сторону и смотрит в окно, за которым, кажется, уже полдень.

– Марта, выглядишь плохо, – замечает Алекс, и я перевожу взгляд на него.

Он в принципе выглядит тоже не очень: помятая майка, хлопковые штаны, сонный вид. В руках он держит стекляшку и беспрестанно кому-то набирает. Заметив мой взгляд, он объясняет:

– Хочу дозвониться до Дера, но его планшет постоянно выключен. А его мать не отвечает.

Я лишь качаю головой. Наверное, ребята не знают, что мы прекратили весь этот фарс с парень-девушка. Да и смысл в нем уже? Фон Дервиз все равно не смог уберечь меня от этого урода.

Я продолжаю путь к ванной и не позволяю пройти со мной Сухостою. Та просит хотя бы не закрываться. Два раза «ха».

Когда я доползаю до зеркала и смотрю в него на себя, мне становится по-настоящему плохо. Про ужасно всклоченные волосы, немного порванную лямку майки и синяки на запястьях рук я уже молчу. Но вот лицо и шея…

Если руки можно было бы скрыть под манжетами блузки, то синяк на скуле, лопнувшие капилляры на лице и в глазах, и огромный порез на щеке – спрятать было нельзя. А про шею я вообще молчу. Хотя, если одеть водолазку, можно было бы скрыть и эти отвратительные отметины. Жаль, ее у меня нет.

Теперь понятно, почему даже мои враги пропитались чувством жалости.

Я держусь о край раковины и пытаюсь дышать. Закрываю глаза, чтобы не видеть больше свое отражение. Не думаю, что смогу справиться со своим состоянием, если постоянно буду смотреть, что со мной сделал этот гад.

В какую-то секунду, когда мне кажется, что я сейчас могу упасть в обморок – так мне противен собственный вид – я готова позвать Анну и попросить помочь принять мне душ. Сильнее, чем лечь на пол, свернуться там калачиком и заскулить, мне хочется только смыть с себя следы этого урода.

Я принимаю долгий душ, воспользовавшись, первый раз душевой кабинкой Красавчика. О том, где он, и почему игнорирует звонки от своего друга, я стараюсь не думать. Вряд ли он пропитается такой же жалостью ко мне, как его друзья. Я наговорила ему много чего, прежде чем он уехал. Наверное, он еще и обрадуется, что меня кто-то проучил. Может быть, он даже позлорадствует – мол, я же тебе не говорил, не связываться с тем парнем.

После того, как я выключаю воду и заворачиваюсь в полотенце, кто-то осторожно стучит ко мне в дверь:

– Марта, я принесла тебе одежду. Можно я войду?

Блин, и как я сама не догадалась.

Я открываю дверь, и в комнату прошмыгивает Амина. Я с благодарностью принимаю у нее свое нижнее белье, джинсы и какую-то незнакомую мне кофту.

– Она с высоким горлом, – немного смущенно объясняет мне девушка.

– Спасибо, – приложив усилия, сиплю я.

Нижняя губа Амины дрожит, а затем внезапно я оказываюсь стиснутой в ее крепких объятиях. Я настолько сильно теряюсь, что не успеваю никак отреагировать на это.

– Мне так жаль, – сдавлено шепчет она, а в следующее мгновение уже выбегает из ванной.

Когда я выхожу в гостиную, то там помимо ребят меня дожидаются директор, вчерашняя медсестра, которая вроде как врач, а не медсестра, моя воспитательница. Они пытаются заговорить со мной о случившемся, но врач их быстро пресекает, уводя меня в спальню, чтобы осмотреть.

Когда я оказываюсь с ней наедине, я стараюсь убедить ее, что моя девичья честь не пострадала и в этом плане можно меня не осматривать. Она мне верит. Или делает вид, что верит.

Осмотрев мое лицо и шею, врач удовлетворенно что-то записывает в свою стекляшку, и мы вновь выходим в гостиную.

Директор с женщиной-врачом обмениваются взглядами, после чего он заговаривает:

– Марта, как ты?

Я показываю большим пальцем вверх, так как не хочется, чтобы он слышал мой пропавший голос.

Внезапно вмешивается Сухостой:

– Как она? Вы еще спрашиваете? – возмущенно начинает выговаривать она Нарышкину. – На нее вчера напали, избили, пытались задушить и изнасиловать. Да она так кричала, что у нее голос пропал! После этого вы еще спрашиваете, как она?

Ух, ты. Я, конечно, хотела, чтобы кто-нибудь озвучил мои мысли вместо меня вслух, но не думала, что этим кем-то может стать Аннушка.

– Анна, успокойтесь, пожалуйста, – весьма сдержанно реагирует Нарышкина на взрыв девушки. – Марте сейчас не нужны лишние истерики.